Мне было четыре года, когда родился мой первый брат Эдвард. Его появление на свет не вызвало во мне ревности или тревоги. Мать тщательно следила за тем, чтобы не выделять никого из детей, и не позволяла этого никому из членов семьи. Она всегда делала подарки равными, даже когда все ее четыре сына выросли и женились. Если кто-то в беседе высказывал восхищение одним из ее сыновей, она немедленно начинала восхвалять достоинства остальных своих мальчиков. Я не могу утверждать однозначно, выделял ли кого-нибудь из нас отец. Он знал сильные и слабые стороны каждого из нас и, несмотря на собственный ярко выраженный перфекционизм, допускал наличие слабостей у своих детей. Он был самым любящим, заботливым и внимательным отцом, который играл с нами, учил нас, рассказывал нам волшебные истории, часть из которых где-то прочел, а часть выдумал.
Отец никогда не был приверженцем спорта, не принимал участия в спортивных соревнованиях, был донельзя неуклюж, когда пытался выполнить подачу в бейсболе или ударить по мячу для гольфа. Поэтому он никогда особенно не был озабочен нашим физическим развитием, разве что периодически поощрял нас брать уроки бокса. Гораздо более важным считалось читать книги, разбираться в арифметике и знать географию. Мама проверяла большую часть наших домашних работ, за исключением арифметики и алгебры, которые доверяла отцу.
Она тоже не считала спорт важным, зато упорно настаивала, чтобы я брал уроки ораторского искусства и учился говорить без подготовки, за что я ей вечно благодарен. Каждую субботу по утрам я ходил в Школу риторики миссис Вудроу, где декламировал со сцены речь, выученную за неделю. Моя дикция, моя артикуляция, моя поза, мои жесты – все было предметом критики миссис Вудроу. Я навсегда утратил робость перед публичными выступлениями и абсолютно уверен, что эти занятия были для меня более полезными, чем все уроки математики, вместе взятые.
Я торопился вырасти. Всем, что меня интересовало в жизни, занимались те, кто был старше меня. Игры с другими детьми никогда не привлекали меня. В десять лет я мечтал, чтобы мне уже было шестнадцать, в шестнадцать – чтобы мне уже исполнился двадцать один год. Поэтому я всегда выбирал себе товарищей среди тех, кто был на три или пять лет старше меня. Я врал о своем возрасте девушкам и хвастался воображаемыми достижениями, чтобы подтвердить свой возраст, но сомневаюсь, что мое представление было убедительным. Оглядываясь назад, я понимаю, что, скорее всего, был одиноким и угрюмым ребенком, который вплоть до юношеского возраста практически не имел друзей-ровесников. Но время шло, меняя мои взгляды и убеждения.
