Все оттенки красного | страница 54



— Марусенька, ты совсем ничего не ешь, — ласково говорит Нелли Робертовна. — Не вкусно?

— Спасибо, все очень вкусно.

Она как-то даже забыла о предупреждении медсестры. Нет, эти люди не похожи на тех, кто может желать ее смерти. Все такие добрые, милые, участливые. И что она им сделала плохого?

— Ты не хотела бы ознакомиться с завещанием своего отца? — спрашивает вдруг Нелли Робертовна, и мгновенно за столом наступает зловещая тишина.

— Я… Разве это надо? — пугается Майя.

— Ты, должно быть, думаешь, что отец был по отношению к тебе несправедлив. Извини, я читала некоторые его письма. Но теперь он вполне искупил свою вину, потому что…

— Я хочу прилечь. Если можно.

— Девочка устала, разве ты не видишь, Нелли? Она еще очень слаба!

— Ма шер, дайте ребенку прийти в себя.

— Дорогая моя, тебя проводить?

Женщины суетятся, пока наследница не заинтересовалась волнующей всех темой завещания. Пусть еще некоторое время побудет в неведении. Может быть, что-то и изменится.

В комнату на первом этаже Майю провожает Ольга Сергеевна, она же оправляет постель, задергивает занавески, чтобы не мешал свет. И все кружит, кружит по комнате, словно паутину плетет. А потом спрашивает осторожно:

— Ну, как? Хорошо? Удобно?

— Да-да, все в порядке. Спасибо.

— Да что спасибо! Ты мне, девонька, спасибо еще успеешь сказать.

Майя никак не может понять, что надо от нее этой женщине? А Ольга Сергеевна все не уходит и интересуется, как бы невзначай:

— Ты, говорят, головой сильно ударилась?

— Я? Да. Ударилась.

— И не помнишь ничего?

— Немного помню. Но не все.

— А… Ладно, после об этом. Поправься сначала. Если чего надо принести, ты мне скажи.

— Спасибо.

Помедлив, но так и не решившись, что-то спросить, Ольга Сергеевна уходит. Наконец-то Майю оставили одну. Как хочется полежать, успокоиться, прийти в себя. Майя ложится и пытается задремать. Хорошо, тихо, но сон не приходит. И снова нахлынули мысли о той, место которой она так неожиданно заняла. Не случилось ли с Марусей Кирсановой что-нибудь плохое?


В московской квартире Оболенских

— Эдик, ту ти, ту, ту, ту.

— Что?

Он выходит из ванной, только что приняв душ. Мокрые волосы кажутся темными, почти черными и черты лица от этого еще резче, злее. Да, глаза у него темно-карие, зрачка почти не видно, настолько темна радужная оболочка. Глаза. Их выражение Маруся никак не может понять. Любит? Ненавидит? Во всяком случае, на постельных забавах это никак не отражается. О, Маруся знает толк в любви, да и он не промах! Оба страстные, чувственные, и пока валяться в постели не надоело, их союз будет прочным, как никакой другой.