— Так заливное подавать? — спрашивает появившаяся на пороге Ольга Сергеевна.
— Да-да, конечно, — кивает Нелли Робертовна. — Ну, как, Марусенька, тебе лучше?
— Да. Лучше… — Майя старается двигаться как можно меньше и не привлекать к себе внимания. И только после паузы, во время которой слышен только негромкий стук вилок и ножей, решается спросить: — Откуда здесь этот портрет?
— Как? — удивляется Олимпиада Серафимовна. — Разве твоя мать никогда не упоминала о том, что ее писал великий Эдуард Листов?
— Нет, — краснеет Майя. Мама даже никогда не упоминала о том, что была с ним знакома.
— А вот мы все знаем, что это его великая любовь, — Олимпиада Серафимовна явно говорит это, чтобы уколоть ту, ради которой муж с ней развелся. — Эдуард это как раз и не скрывал. Правда, никогда не рассказывал подробности…
— Мама!
— А что я такого говорю? Разве не правду?
— У Егора это, по крайней мере, от наивности, а у тебя от чего? — вздыхает и морщится Георгий Эдуардович. — От жестокости? Мы все только догадываемся, что мой отец был сильно влюблен в женщину на портрете в розовых тонах, потому что это лучшая его картина. Это любовь не столько мужчины, сколько художника. Он сам мне как-то пытался объяснить, что существует любовь на одну картину.
— Да, тут видно настоящее чувство, — кивает Наталья Александровна. — Но и дети от этого получаются настоящие, а не нарисованные.
Настя внимательно следит за лицом тети Нелли, потом пытается перевести разговор на другую тему:
— Эдик, кажется, очень хотел познакомиться со своей… тетей. Во всяком случае, он так долго меня расспрашивал, когда приходит поезд, во сколько, какой вагон, какое купе. Ведь содержание телеграммы ни для кого не было секретом. Я, кстати, и расписалась в получении. Правда, правда, он очень интересовался своей родственницей!
— Не похоже это на нашего Эдика, — улыбается Олимпиада Серафимовна.
— Очень даже похоже, — кидается в бой Вера Федоровна. — На самом деле он мягкий, чуткий, добрый человек. Да-да! Чуткий и добрый! А карточные долги — это признак породы.
— Вера! — снова одергивает ее Георгий Эдуардович. — Да замолчи, наконец!
Майя почти не слышит продолжение разговора. Что они такое сказали? Маму любил Эдуард Листов? Он написал ее портрет? Разве они были знакомы? А как же папа? И почему никогда ни слова об этом человеке, о великом художнике? Что здесь такого постыдного, если он писал мамин портрет?
Майя понимает, что здесь скрыта какая-то тайна. Теперь она непременно должна задержаться в этом доме и узнать все подробности. Роман ее матери с великим Эдуардом Листовым волнует, будоражит ее воображение. Что-то Наталья Александровна сказала о детях. При чем здесь дети? Они что думают, будто ее мама и Эдуард Листов…
