— Что-то не так?
— Ванечка, милый…
Уже потом, когда он, еще чуть влажный, холодный, пришел из душа, она решилась и зашептала быстро-быстро и горячо:
— Мне сначала было не по себе. Муж память потерял! Ну, как же это? Я любила тебя всегда. Как же любила-то, Ванечка! Всю жизнь буду любить. Хоть и бросишь меня, все равно буду. Ты ж сколько со мной не спал? Даже в одной комнате, в одной постели. Ты был муж, который только зарплату жене отдавал. Чужие мы с тобой были. А теперь думаю… ты только, Ванечка, не обижайся. Может, это оно и лучше? Без памяти-то? А? Может, ты на меня теперь по-другому посмотришь? Ну, чем я так уж плоха? Ведь никогошеньки у меня не было. Ни до тебя, ни после. Ты меня прости…
— Да за что?
Она замолчала, придвинулась к нему, обняла так, как будто все еще боялась, что оттолкнет. Но он уже совершенно привык к этой женщине. Он быстро ко всему привыкал. И даже перестал про себя называть ее «эта Зоя». Зачем же? Просто Зоя. Жена.
Утро
Утром пришлось, как было заранее решено, отправляться на работу, в прокуратуру. «Здравствуйте — здравствуйте» направо — налево, оценивающие взгляды людей, якобы знакомых (он их никого не помнил), приветственные кивки. Маленький город, население двадцать с небольшим тысяч человек, как услышал вчера по радио, все друг друга знают. Две школы, одна больница, та, в которой лежал, один рынок, административное здание в центре. Все близко, все рядом. Зоя вела его под руку, ненавязчиво указывая дорогу. Довела до дверей, как маленькому ребенку слюнявчик, поправила на шее галстук:
— Ну, иди.
Он кивнул, шагнул вперед, набрав побольше воздуха в легкие. Зоя осталась на улице, он же очутился в прохладе, в здании с надписью «Районная прокуратура». В коридоре то и дело раздавалось:
— Здравствуйте, Иван Александрович, с выздоровлением!
— Иван Александрович, доброе утро!
— С возвращением, Иван Александрович!
Он кивал, кивал, пока не споткнулся взглядом о свой кабинет: «…Иван Александрович Мукаев». Вошел. Огляделся в недоумении. Память ничего не подсказала. Что же делать? Сел за письменный стол, снова огляделся, пожал плечами: кто-нибудь, да придет.
Пришел мужчина в штатском. Волосы рыжеватые, глаза шальные, веселые, крепкого коньячного цвета. С порога начал хохотать:
— Ваня, друг! Извини, что так панибратски! Скучал, честное слово! Скучал! Друг ты мой бесценный!
(Слава тебе господи, у него есть хоть один друг! А подумал было, что запутается теперь окончательно в этих бабах.)
