В обычной обстановке его внешность производила скорее обратное впечатление. Хотя он уже перешагнул сорокалетний рубеж, даже отъявленный скептик вряд ли дал бы ему больше тридцати пяти лет. При помощи различных видов спорта ему удавалось поддерживать хорошую физическую форму, при этом он старался не перенапрягаться. Кроме того, большинство друзей и знакомых были моложе его лет на десять, а потому иногда ему даже казалось, что лежащее в его кармане удостоверение личности — поддельное. Он был мускулистым (но совсем не похожим на тех качков, которые улыбаются с киноафиш и блестящих обложек журналов), с подстриженными под «ежик» волосами. Мевес принадлежал к той категории людей, у которых всегда бывает много приятелей: он пил умеренно, но от души и рассказывал всем, кому было не лень его слушать, что позволяет себе лишь десять сигарет в день (в действительности их было скорее тридцать). Профессия фотожурналиста давала ему возможность разъезжать по различным странам, чего он не мог себе позволить ввиду своего скромного финансового положения.
Однако в данный момент он излучал не больше жизнерадостности, чем омар, лежащий в морозильнике. Когда Мевес потянулся к покореженному кофейнику, висевшему на проволоке над пылающим огнем, его руки сильно дрожали. Он, конечно, тут же обжегся о горячий металл. Тем не менее он не издал ни звука и, поспешно донеся кофейник до стола, лишь засунул обожженные кончики пальцев в рот. Черт бы побрал эту романтику Дикого Запада!
— Сколько времени… я спала? — спросила, запинаясь, Ребекка.
В ее голосе чувствовалась изможденность.
— Недолго, — ответил Штефан.
Он вытащил пальцы изо рта, подошел к шкафу и предложил:
— Кофе?
— Последний раз я пила кофе, пожалуй, неделю назад, — сказала Ребекка. Штефану было слышно, как она снова зашевелилась под кипой покрывал. Наконец она села на кровати. — Но если ты имеешь в виду ту мерзкую светло-коричневую бурду, которую здесь называют «кофе», то… Впрочем, почему бы и нет?
Он достал из шкафа две жестяные кружки, которые были такими же старыми и покореженными, как и кофейник, поставил их на стол и наполнил до краев. Кофе хотя и не был таким мерзким, как сказала Бекки, но пить его все-таки было противно. Штефан даже не стал утруждать себя поисками сахара и молока: их тут не было. Еще неделю назад он наотрез отказался бы пить кофе без молока. Теперь же он сделал большой глоток, перед тем как взял обе кружки и пошел с ними к Бекки. Удивительно, как быстро улетучивается в человеке привередливость, когда этого требуют обстоятельства.
