Незнакомец спокойно ответил:
— Время как таковое. Скажи я — лудильщик, вы бы, очевидно, сразу поняли, что я — лудильщик, не так ли?
В комнату вошли жена и дочь Стефано К. и остановились на пороге.
— Короче говоря, признайтесь откровенно, вы не верите, что я — время. Вы считаете меня глупцом или умалишенным, — продолжал незнакомец.
— Нет, я не стану поспешно судить о вас, но тут явное недоразумение.
— Вся сложность заключается в том представлении, которое у вас сложилось обо мне. Вы заранее исключаете, что время может быть человеком сорока лет, одетым как все. Но…
— Простите, уже поздно, нам пора спать, — прервала его жена Стефано.
— Я ухожу, синьора. Я уже проверил на многих, никто мне не верит. Ну хотя бы заподозрили что-то. Скажите честно, у вас не зародилось ни малейшего подозрения, что я есть время?!
— Любезный друг… — раздраженно покачивая головой и всем видом показывая, что терпению есть предел, негромко проговорил Стефано К.
— Вот если я эта докажу, вы поверите. Но я надеялся увидеть изумление на вашем лице при первых же моих словах. Ради этого я и пришел.
Он направился к выходу, но в дверях обернулся и, постепенно повышая голос, сказал:
— По-вашему, я должен быть в тунике или еще черт знает в чем… Ну и физиономии же у вас!
Он пронзил взглядом всех троих; глаза его сверкали презрением и гневом.
— То! — воскликнул он, внезапно вскинув руку.
В тот же миг Стефано К., его жена и дочь постарели а четыре-пять лет, на пол упал зуб.
— Теперь поверили! — с горечью воскликнул незнакомец.
Спускаясь по лестнице, он беспрестанно что-то бормотал и чертыхался.
Девочка припудрила лицо, надела платье матери, накинула на голову платок и, изменившись до неузнаваемости, на цыпочках пошла в сад, куда уже спустились сразу после обеда мать и родные. Гравий громко хрустел под сандалиями. Луиза их сняла: шла по аллее и наслаждалась, наступая босыми ногами на солнечные блики.
— Вот они, — сказала она себе и сморщила носик, чтобы не рассмеяться.
Наверно, они спали, раз молча и неподвижно сидели в плетеных креслах. Луиза подкралась к дубу и, поправив платок, наконец выскочила из засады и подбежала к ним с криком «Ха-ха!». Они подняли головы, но ни у кого на лице ни один мускул не дрогнул. Все тут же отвели взгляд и снова уставились — кто на лист дерева, а кто в пустоту. Луиза посмотрела на мать — у той щеки пылали огнем. Луиза перестала весело смеяться и лишь изредка еще пыталась коротким смешком привлечь внимание этих людей, которые — она заметила — прежде никогда не смотрели прямо перед собой широко открытыми глазами. Она отошла на несколько шагов и еще раз безуспешно попробовала расшевелить их смехом, растерянно шаря рукой по одежде и по спутанным волосам.
