Наконец поезд снова тронулся. Мой попутчик снял пиджак и угостил меня сигарой. Он ехал в Чи — большое селение в долине.
— Останусь там навсегда, — сказал он. И потом долго рассказывал об этом своем селении, которое в закатные часы летом все окрашено в красный цвет.
— Там меня все знают, пусть уж это случится там, где меня все знают.
Он объяснил, что боится сойти с ума — симптомы он у себя уже замечает.
— Иной раз в голове проносится образ, а я потом безуспешно пытаюсь как-то его назвать. Образ исчезает, а я остаюсь в полной растерянности. Мне видятся самые простые вещи — фиговое дерево, стол. И я даже не знаю, за что уцепиться, лишь бы этот образ не забыть. Как назвать эти пришедшие мне на ум вещи? Тут одна лишь начальная буква, скажем «эл» или «эм», могла бы меня спасти.
У моего попутчика не было детей, и это его утешало.
— Представляете, сын увидит меня со всклокоченными волосами и высунутым языком!
Я задал ему множество вопросов — так я всегда поступаю с больными, — беспокоясь только за себя самого. Неделю назад я сказал пою домой вместо иду домой…
Мой сосед по купе устал все запоминать, ведь каждый день, каждую минуту в наш мозг входят новые имена и названия.
— Эта ветка, вы, скрип вагона. Стоит открыть глаза И прислушаться, как память пополняется чем-нибудь новым. С меня довольно!
В Сти мы купили газеты и с час просидели погруженные в чтение.
Поезд сбавил ход, он чуть ли не касался рисовых полей, залитых густой, сверкающей на солнце водой. На горизонте красное солнце падало в тонкие сети трав.
— Скоро моя станция! — воскликнул он, выкладывая на сиденье множество чемоданов. Потом добавил: — В сущности, безумие меня не пугает. Но вот буду ли я и тогда ощущать вкус пищи, желание выпить вина? Мне и этой малости хватит, чтобы быть довольным. Посмотрите, какой закат!
Он показал на крыши селения, видневшегося теперь всего в каком-нибудь полукилометре. Сам он стал розовым, и воздух — тоже, и мои руки тоже.
Прежде чем уйти вместе с человеком, который встретил его радостными возгласами, он вежливо со мной попрощался.
Моющиеся, шесть человек, собрались в третьем зале. Когда я вошел, неприятно стуча деревянными сандалиями, все на миг обернулись. Я устроился в углу, мой взгляд, словно бабочка, блуждал по стенам, тайком останавливаясь на соседях.
Молчание прерывалось лишь сиплыми вздохами да плеском воды. Руки скользили по лицу, отирая ручьи пота. Сквозь запотевшие стекла я видел, как работает банщик в белом халате. Время от времени он прислонялся носом к стеклянной двери, его глаза выплывали из тумана и сразу становились огромными.
