Несколько минут спустя мы очутились в круге для завистников. Стали расспрашивать одного из них. Он долго смотрел на нас с любопытством, потом сказал: — Да, признаюсь, я завистлив. Иногда в людных местах, когда все с виду всем довольны, я начинал кричать, размахивая газетой: «Я выиграл миллион…» Торопливо объяснял тому, кто бежал за мной, что выиграл в лотерею миллион, и уходил счастливый, представив, как же эти люди мне завидуют.
— Посмотрите на Джинджера! — воскликнул мой гид. Лежа в углу, Джинджер грыз ногти. О нем я уже слышал: у него был очень близкий друг по имени Батт. Этот Батт писал книгу, и Джинджера мучила зависть. Он спрашивал у Батта: «О чем ты думаешь?» — «О своей книге», — отвечал Батт. Для Джинджера это было как нож в сердце, и он всячески старался его отвлечь. «Батт, посмотри — муха», «Батт, у меня поясница болит».
Мы ушли, и я долго еще испытывал гнетущую тоску.
— А вот и гордецы, — сказал мой провожатый, когда мы пересекли широкий пустырь.
Эти бедняги бросали слова на ветер, и они оставались без ответа: Один из призраков говорил:
— Я стану знаменитым, моя книга прогремит на весь мир — мне это сказал господин Куст, а он человек весьма образованный. Как я рад! Сколько статей появится в газетах! Вечером я скажу жене: «Читай вслух». И жена прочтет целые колонки, восхваляющие меня. «Родился в… Еще мальчиком… Однажды…» Ночью я тихонько поднимусь и снова пойду читать газету. Но что можно обо мне написать? Что? Моя жизнь такая заурядная. Увы, у меня нет для них даже анекдота, коротенького анекдота. Может, рассказать эту историйку?
Проходят дни. «Карл, это твое новое чудачество просто невыносимо!» — кричит мне жена. Уже неделю я сплю с открытыми окнами. Туман проникает в комнату, из-за него преют одеяла и у меня ломит спину. Ну и что? Зато — скажут — он спал с открытыми окнами в декабре. Но может, этого мало, ведь о великих людях обычно рассказывают истории куда более удивительные.
По левую руку от нас остался круг для грубиянов, и четверть часа спустя мы вошли в адов круг для воров. Они старательно взламывали огромные и мощные несгораемые шкафы. Чертыхались, грязно ругались. Мы прошли мимо. Потом я захотел в последний раз взглянуть на этих несчастных и обернулся: они уже отложили в сторону свой воровской инструмент и мирно улеглись на землю. Но едва заметили, что я гляжу на них, снова тут же принялись за дело.
Мой гид сказал:
— Надо нам поторапливаться, время летит. Придется от других зрелищ отказаться. Давайте лучше посетим чистилище.
