На площади Таб всегда становился метрах в двадцати от Тико. Кто шел с севера, вначале натыкался на Тико, а кто шел с юга — на Таба. Я ни разу не видел, чтобы один и тот же человек давал милостыню обоим, за исключением одного робкого молодого человека. Тико, по натуре очень злобный, часто небрежным жестом опускал в карман монету, но это была уловка, чтобы досадить сопернику. Однажды он подбросил в воздух сверкающую серебряную монету, в другой раз начал хныкать и таким манером собрал вокруг себя толпу. Но как-то раз Таб, едва стемнело, направился домой и, проходя мимо Тико, хотел крикнуть ему: «Каналья!» И тут его осенило: он бросил в черную шляпу Тико монету и, приободрившись, продолжал свой путь.
Ночью Табу приснился чудесный сон: его младший, Нин, сидит в кресле на углу улицы. Нин стал толстый, розовощекий, на груди у него золотая цепь, и все прохожие бросают в его новую шляпу серебряные монеты, куда более крупные, чем монета Тико.
Мы спустились на широкую просеку. Небо потемнело, и в тучах проносились огромные черные птицы.
— Тучи в трауре, — сказал я; этот красивый образ навеяли черные крылья странных птиц.
Несколько минут мы молчали. Наконец мой проводник сказал:
— Так называемый траур — кажется ли он вам разумным установлением?
— Поскольку это — установление, то и оно подвержено влиянию времени, — ответил я. — К примеру, прежде люди одевались во все черное, и стоило это тьму денег, пожалуй даже больше, чем сами похороны. Потом некоторые стали лишь нашивать широкую черную полоску на рукав. Теперь же распространился иной обычай — тоненькая черная нашивка на лацкане пиджака и обшлаге пальто. Это новшество мне нравится, оно делает траур доступным даже беднякам, у которых есть либо пиджак, либо пальто.
Глава седьмая
— Тсс, мы добрались, — прервал меня мой спутник.
Мы очутились в большой сырой пещере. Луч света проникал через дыру в потолке и в щель маленькой дверцы.
— Ведите себя непринужденно, не то они поймут, кто вы такой на самом деле, и горе мне тогда…
В огромном внутреннем дворе было полно призраков. С высокой скалы за ними надзирал дьявол.
— Это лжецы, — объяснил мне мой знакомый.
Мне казалось, будто взгляды всех устремлены на меня. И чтобы выглядеть непринужденно, я принялся свистеть.
— Кто свистит? — рявкнул дьявол, с силой взмахнув бичом.
У меня от ужаса волосы встали дыбом. Никто не ответил.
— Может, это я? — грозно спросил дьявол, скрежеща зубами.
— Я свистел, — выкрикнул кто-то.
