— Это пока обезболивающее действует.
— Ну, спасибо, успокоил. И долго я спала?
— Долго. Есть хочешь?
— Хочу. Наверное.
Забинтованными руками неудобно орудовать вилкой, но Коннован упрямо отказывается от помощи. Глаза подозрительно блестят, а на лбу проступают капли пота, похоже у нее снова температура. И чувство вины становится невыносимо острым.
— Больно, — она виновато улыбается и просит. — Пожалуйста, сделай укол.
Он бы с радостью, он бы сделал все, что угодно, лишь бы избавить ее от боли, но укол нельзя. Через два часа. По расписанию. Чаще опасно. Коннован кивает и ложиться в кровать, подтягивая колени к подбородку.
— Извини, что так получилось. Все было неожиданно. Сначала ты исчезаешь на два дня, потом появляешься и…
— Два дня? А мне казалось… не важно.
Уточнять, что именно не важно, Рубеус не стал, тем более, что она задала следующий вопрос.
— Почему ты меня ударил? Нет, ты не думай, что я обиделась и… Карл, он бывало тоже, когда злился. В общем-то я даже привыкла, просто от тебя не ждала. Вы стали похожи.
Лучше бы сдохнуть, чем слышать все это.
— Значит, я теперь Хранитель?
— Да.
Неприятная тема, сутки прошли, а он так и не привык к мысли, что больше не является хозяином замка.
— Передай Мике, чтобы убиралась к чертовой матери.
— Нет. Конни, ты, конечно, в своем праве и в теории я должен исполнить приказ, любой приказ, но здесь ее дом. Выгонять ее бесчеловечно.
— А я не человек, Рубеус. И ты тоже, и она… — Коннован закрыла глаза. — Какого черта здесь так жарко? Я не хочу, чтобы было так жарко, дышать же нечем.
— Это температура, лежи, тебе нельзя двигаться. Завтра все пройдет, вот увидишь.
Она мотает головой, стаскивая одеяло, которое тяжелой влажноватой грудой падает на пол. А Конни вытягивается на мятой простыне и, перевернувшись на живот, спрашивается.
— Ты ведь поможешь мне разобраться со всем этим? С замком и границей…
— Если Мика останется здесь.
— Условие?
— Да. Прости, но я дал слово. Я не могу поступить с ней так.
— А со мной? — Она внимательно смотрит в глаза. Потом вдруг улыбается и говорит. — Ладно. Пусть будет, как скажешь, только укол сделай, хорошо? И не надо здесь сидеть, я сама справлюсь.
Засыпает сразу. И жар постепенно спадает, а дыхание выравнивается. Наверное, можно уходить, но не хочется. Справится она. Смешно. Грустно. Но другого выхода все равно нет.
Вальрик
Темнота. Цепь. Тело выламывается вверх, за каждый вдох приходится бороться. Подтянуться на руках — вдохнуть, и снова вниз, потому что сил, чтобы задержаться наверху, не хватает. Да и стоит ли, зачем теперь жить?
