— Мика…
— Что Мика? Я знаю, чего говорю. Если бы ты не был настолько удручающе благородным, ты бы давно выставил меня вон, так почему бы не воспользоваться подходящим случаем? Я вообще не понимаю, зачем ты сюда пришел. Посочувствовать? Так вот, можешь засунуть свое сочувствие… — она всхлипнула и поспешно отвернулась, вытирая слезы. — Ты не думай, я все понимаю. Да-ори в принципе не сильно отличаются от людей, такие же скоты… было удобно — использовал. Стало не удобно — прочь, и плевать на все, что было раньше. Ты никогда не давал себе труда задуматься, чего мне стоило создать все это…
Мика коснулась низкого столика.
— Середина двадцатого века, Англия, натуральное дерево, авторская работа, консервация в двадцать втором для Национального музея. Оттуда и раскопали, на реконструкцию ушло три месяца. Это, — пальцы скользнули по спине белой фарфоровой лошади. — Восемнадцатый век, уцелела чудом. Гобелены в коридоре — третье-четвертое столетие после Катастрофы… не понимаешь, при чем здесь вещи? Ну да, ты же мужчина, а вы не обращаете внимания на детали, вы только и умеете, что пользоваться.
На фарфоровой гриве лошади блестели остатки позолоты. Семнадцатый век до катастрофы — это… это невообразимо давно.
— Хельмсдорф — это не только башни, это вещи, которые собирала я. По одной, по всему чертову миру, и не потому, что мне заняться было больше нечем, а потому, что считала Хельмсдорф домом. А теперь получается… — Мика провела ладонью по резной раме зеркала, точно пытаясь запомнить каждый завиток сложного рисунка. — Почему она, Рубеус? Мне было бы легче, если бы все здесь сгорело, чем отдавать… она не любит Хельмсдорф. Тебя — возможно, замок — нет. Когда мне собираться?
— Никогда. Ты останешься, слово даю.
Мика улыбнулась и пожала плечами:
— Спасибо, но вряд ли у тебя получится…
Белые пряди чуть завиваются у висков, длинные ресницы вздрагивают, видно что-то снится. Интересно было бы заглянуть в ее сны. Может быть, тогда удалось бы понять, что с ней произошло.
— И что ты здесь делаешь?
— За тобой присматриваю.
Коннован фыркнула. Сердится? Обижена? Или то и другое вместе? Рубеус совершенно не представлял, что говорить дальше. Или ничего не говорить? Ну почему с ней так сложно?
— Со мной все будет в порядке, можешь не волноваться.
— Ты это сейчас мне говоришь или себя убеждаешь?
— А какая разница? — осторожно опираясь забинтованными руками на кровать, Коннован села. — Главное, что нянечка мне не нужна. И вообще чувствую я себя нормально.
