С презрительной улыбкой Эрнст смотрел на цветы и венки, завалившие авансцену. «Эх вы, неумехи, — думал он, — старайтесь не старайтесь, все равно я — ее Малыш!»
Теперь Эрнст каждый вечер ходил в Оперу. Ланна ввела его в различные компании и салоны высшего света, и Винтера стали часто приглашать.
Так шло время — если не с Ланной и не за работой, то в хождении по гостям.
Как-то холодным осенним вечером Эрнст провожал Ланну из театра. В тот раз давали «Богему», и он был еще под впечатлением этой оперы. Эрнст помог Ланне сесть в машину, и они поехали — тесно прижавшись друг к другу и не говоря ни слова. В тот вечер Ланна была очень нежна. Когда машина остановилась перед ее домом, она тихонько промолвила:
— Пойдем со мной.
Эрнст поднялся вместе с ней по лестнице.
— Я отпустила горничную на сегодняшнюю ночь, — прошептала Ланна, отпирая дверь, — ее матушка заболела.
В таинственной атмосфере полутемной лестницы его кровь вскипела, а сердце — бешено забилось. Когда Ланна наклонилась к замочной скважине, Эрнст в порыве внезапной страсти поцеловал ее в ушко. Ланна резко выпрямилась и бросила на него странно мерцающий взгляд.
— Ты что? — прошептала она почти угрожающим тоном.
В будуаре Ланна зажгла затененный батиком торшер и скрылась в спальне, чтобы переодеться. Дверь она оставила приоткрытой и мило болтала с Эрнстом. Эта щель, сквозь которую падал рубиновый свет из спальни, притягивала Эрнста с магической силой. Кровь его кипела, все органы чувств захлестывало бушующее море. Но он сжал кулаки, сжал зубы и судорожно улыбнулся.
— А вот и я, Малыш. Надеюсь, ты извинишь, я оделась по-домашнему, так мне уютнее…
И опять оставила дверь спальни приоткрытой. Свет там продолжал гореть, и сквозь щель был виден край белоснежной постели, заваленной дамским бельем.
На Ланне теперь был просторный пурпурный халат, подчеркивавший изумительную бледность ее лица цвета слоновой кости. Черные кудри она убрала в пышный греческий узел на затылке, скрепленный узеньким блестящим ободком. Запахнув халат, Ланна медленно двинулась к Эрнсту, задумчиво улыбаясь.
Для Эрнста время и место давно исчезли — где-то далеко-далеко кипела шумная жизнь. Там одни мечты и обман, а действительность только здесь — эти мягкие подушки и пуфы, эта освещенная матовым светом комната и эта сказочная красавица перед ним с такой странной улыбкой. Такой странной…
— Малыш мой, — тихо, маняще.
— Ланна… Несравненная… Любовь моя…
— Малыш, — еще тише, словно звук арфы летней ночью.
