Она долгим взглядом посмотрела на Эрнста и легко коснулась его лба своей узкой рукой.
— Это все сумерки… — выдохнула Ланна и медленно направилась к одному из кресел.
Эрнст поднялся, посмотрел на нее отсутствующим взглядом невероятно расширенных глаз. Она сидела в последнем закатном золоте, сквозь которое уже проглядывали сиреневые краски вечера.
Эрнст сдался. Он подошел к Ланне и спрятал голову в подоле ее платья.
Она погладила его по волосам.
Эрнст взглянул на нее. Его лицо было мертвенно-бледным, а глаза от волнения совсем потемнели.
— Малыш, — тихо сказала она и поцеловала его в глаза _ Мои милые вопрошающие глаза… И страстные губы… Малыш мой…
Ночью Эрнст спал крепко и без снов. На следующее утро все казалось ему уже каким-то безумным сновидением, посетившим его до первых петухов. И настроение было странное — полугрустное, полублаженное. Эрнст принялся за работу, чтобы отогнать ненужные мысли. Ланна Райнер казалась ему такой далекой, такой чужой. Он уже почти и не помнил о ней. Он думал об Элизабет и чувствовал, что она близка ему и что он очень ее любит. К вечеру вчерашнее событие виделось ему уже по-другому. Сердце Эрнста исполнилось тревожным ожиданием. Он то и дело вынимал из портмоне билет в ложу, подаренный Ланной, дабы удостовериться в реальности произошедшего.
Он старательно привел себя в порядок и медленно двинулся по направлению к театру. На афишном столбе Эрнст увидел свежую афишу Оперы. Он остановился и прочитал: «Мадам Баттерфлай — Ланна Райнер». Многие останавливались и тоже читали, а какой-то господин сказал:
— Райнер поет партию Баттерфлай, значит, нам надо поторопиться с билетами, не то их не будет.
— А что, она и впрямь хорошая певица? — спросил его спутник, когда оба уже удалялись.
— Замечательная! — успел услышать Эрнст. И на его губах заиграла горделивая улыбка. Ланна Райнер… Вчера вечером она его поцеловала. Он останавливался у каждого афишного столба, читал: «Мадам Баттерфлай — Ланна Райнер» — и был счастлив.
Когда он вошел в ложу, звонки уже прозвучали. Томная музыка Пуччини сразу очаровала его, и чары исчезли, лишь когда на сцене появилась мадам Баттерфлай.
Горячая волна радости захлестнула Эрнста. При каждом звуке, каждой ноте он думал: «Моя Ланна — поет для меня!» А вот и она его заметила… Легкий кивок…
У Эрнста голова закружилась от счастья. Когда с балконов и галерки грянул гром аплодисментов, от гордого сознания власти над певицей его кровь забурлила, словно крепкое шипучее вино.
