— Да, доложу слово в слово…
Машина свернула с наезженной колеи в малозаметную прогалину и ловко запетляла между высокими и толстыми деревьями. Они росли друг от друга так далеко, что их гладкие, серебристо-белесые стволы, черные там, где скопилась влага, казались колоннами, удерживающими свод какого-то огромного здания.
Детство и юность Корнеева прошли на городских улицах, а школьных познаний майору не хватало, чтоб опознать гладкокожих представителей растительного мира, но то величие, с каким вековые деревья взирали на копошащихся внизу людей, ощутил в полной мере. И зябко поежился.
— Ты тоже это чувствуешь? — спросил, не отрывая глаз от заметной лишь ему тропки, капитан.
— Что именно? — на всякий случай переспросил Корнеев.
— Как буки на нас смотрят… Словно взрослые на расшалившихся в храме детишек. Осуждающе и, одновременно, с чувством осознания собственной вины. Что не сумели воспитать, как следует, не объяснили вовремя чего-то очень важного… Обязательного, в этом мире.
— Вадим, а ты стихов не пишешь, или рассказов? — хмыкнул удивленно Корнеев.
— Нет, а что…
— Сравнения уж больно у тебя лирическо-поэтические, товарищ капитан. Храмы, детишки… Разумные, мыслящие деревья… "Аэлита" прямо… Толстой обзавидуется.
— Н-ну, извините, товарищ майор. Как чувствую, так и говорю. Сам-то ты, Николай, небось, городской?
— И что?
— В общем, ничего особенного. Просто, я заметил, что люди, выросшие на асфальте, как правило более беспощадны ко всему живому. Такой боец и в цветущий сад, без какой-либо на то надобности, танком въехать может… ломая деревья. И поле, засеянное пшеницей, испоганить. И старинную церковь, без зазрения совести, разрушить.
— Эко ты повернул, капитан. Считай, пристыдил… Война ведь, не забыл, нет? Тысячи людей ежедневно гибнут, а ты о деревьях печешься. Самим бы выжить… И фашизм победить, который не только природу, само человечество истребить удумал.
— Обязательно выживем… И победим, тоже обязательно, нет в том сомнения… — негромко промолвил Басов. — Люди крепко за жизнь цепляются. Вот только как после жить станем? В какой мир детей приведем, если уже и сами до мозолей истерли души?
Корнеев задумался, пытаясь подобрать слова для достойного ответа, но "виллис" как раз выскочил на небольшую полянку. Басов лихо развернул машину, поскрежетав коробкой передач, сдал задом пару метров в лес и остановился.
— Все, конечная. Дальше, майор, только пехом.
Корнеев внимательно огляделся. Местность резко изменилась. Лесной храм остался позади, здесь начинался небольшой подъем, а величавые буки, уступили место более привычной чащобе. Сплетенной из веток, витых, словно скрученных подагрой, стволов кустистых грабов и стрельчатого орешника.
