Владел теперь обуховским имением сын Александра Николаевича — Петр Александрович Обухов.
Петр Александрович Обухов!
Петра Александровича Обухова, как бога и царя, боялись мужики всего уезда.
Петр Александрович Обухов!
Орел, воспаривший с остроконечных скал над мертвой грудью горной цепи, над оскаленными зубцами ледников, несет на своих могучих крыльях кощунственную властность и презрение к людям.
Жаворонок, взвившийся с бедной крестьянской полоски к солнцу над степью, несет на своих крылышках трепетную радость песни о раздолье птичьего царства высоко над землей, над людьми, погребенными в земле со всеми их горестями и славой.
А Петр Александрович, полковник, воинский начальник этих мест, в каждой мышце своей, в каждой складке мундира несет несокрушимое величие той должности, которую доверил ему царь в опасное для отечества время.
Петр Александрович прослужил всю русско-японскую войну. И когда началась новая, мировая война, он, уже серебрянобородый, снова, добровольно, предложил свои услуги царю и отечеству. Благодаря опыту, приобретенному в предыдущей войне, благодаря возрасту и дружбе старых армейских товарищей он сделался воинским начальником родного уезда в этой страшной, второй на его веку, войне.
В своей должности он самоотверженно, не жалея сил, ревностно и неумолимо выжимал из этого клочка царевой земли людской сок, чтоб слить сей слабый ручеек с другими в реки и моря неодолимой царской мощи.
Недаром получал Петр Александрович все награды и блага, что полагались царскому слуге за служение отчизне. Вознаграждение решительно было меньше того, что приносило его рвение царю и войне.
Опыт революционного года, последовавшего за японским миром, научил Петра Александровича быть жестоким и бдительным стражем божьего порядка здесь, у самых истоков священной царской власти. И — вдвойне в военное время, ибо война вдвойне требует спокойствия и порядка.
— Дис-ци-плина!
Вот слово, которое Петр Александрович всегда и везде поднимал над прочими словами. Он поднимал его по слогам, чтоб слово по слогам, как по ступенькам, поднималось к небу, чтоб обнаружилось, что вес его и ширь значительнее, чем у других русских слов.
Он верил и учил тому, что это слово есть основная божья заповедь. И, веря в божественность сей заповеди, он верил в несокрушимость божественной власти царя.
Когда, в бурях войны, после славных побед пришли времена испытаний, Петр Александрович мог сделать только одно — он изгнал из своего дома какие бы то ни было газеты, и, отказавшись от них, он, в глубине великой русской земли, в одной лишь душе своей черпал теперь непоколебимую веру — такую, какой другие не могли обрести никакими иными средствами.
