Речь, стало быть, идет о том, чтобы сознание произвело «опыт» и в ходе его убедилось в «духовной», «идеальной» (логически — диа — лектической) природе всех «предметов», с которыми ему приходится иметь дело. И именно поэтому Гегель назвал «Феноменологию духа» «наукой об опыте сознания».
В ходе этого «опыта» обнаруживается, что сознание отнюдь не есть пассивный восприемник внешних воздействий, а, наоборот, активно воздействует на противостоящий ему «предмет». Более того, постепенно становится ясным, что активность сознания является ближайшей причиной возникновения как представлений, так и рассудочных понятий, хотя они (особенно первые) кажутся
вначале чем — то внешним по отношению к сознанию, извне навязанным ему. Сама же. эта активность, как сознание в конце концов убеждается, имеет своей основой «самодвижение» — диалектико — логическое развитие — «чистого понятия».
Нетрудно заметить, что в этом пункте теоретическая конструкция, на базе которой Гегель пытался осуществить систематизацию мировой культуры, весьма близка к построениям Фихте. Различие между ними состоит в следующем. Автор «Наукоучения» исходит из «чистого я» и требует, чтобы читатель начал непосредственно с акта «чистого самопознания» — с мышления своего мышления. Гегель же постепенно возводит «обыденное сознание» (у Фихте — «эмпирическое я») в сферу «чистого самопознавания в абсолютном инобытии» Для индивидуума, возвышающегося к точке зрения «чистого самопознавания», тайные пружины, управляющие развитием его собственного сознания, открываются лишь постепенно. В «феноменологическом» движении сознания, сокращенно воспроизводящего ход развития познания человечества, точно так же, как и в действительной истории, «сова Минервы вылетает толысо ночью». Осознание причин, управляющих движением каждого данного «формообразования сознания», наступает лишь «post festum» — только тогда, когда оно уже проделало весь цикл своего исторического развития и исчезло в ходе движения сознания.
Иными словами, вопрос о постижении «тайны» человеческого сознания переносятся на почву исследования его реального исторического движения.
Переход на почву исторического исследования развития сознания давал Гегелю решающее преимущество перед Фихте. Он покинул путь формально — логического «выведения» «механизма», управляющего развитием сознания, и пытался представить этот «механизм» в процессе его исторического становления. Обращение к реальной истории сознания было выходом за пределы кантовски — фихтевского субъективизма в решении вопроса о «механизме» познавательного процесса. Вне зависимости от априорности гегелевской схемы (и в противоречии с ней) такое обращение предполагало «выведение» законов, управляющих движением человеческого познания, из анализа процесса взаимодействия человека с предметной действительностью, из человеческой деятельности. И хотя «идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой»
