— Согласен. Дать расписку?
— Нет. Вы порядочный человек? Отвечаете? Я понял, с кем имею дело:
— Отвечаю.
— Значит. На двадцатый день заказываете пг'ропуск. Тут у вас цег'рберы не хуже чем… — он сделал уничижительный жест.
Не стоило труда догадаться, каких церберов он имел в виду.
— Для пг'ропуска: Исаак Изг'раилевич Иткинд, — сказал гость.
Тут я назвал себя полным титулом и добавил:
— Рад был познакомиться.
— Ну, не думаю, — прошелестел гость. И ушел.
День в день, на двадцатые сутки после нашей встречи, он стоял передо мной — выглядел точно так же, как и при первой встрече, но слева и справа подмышками были зажаты два вытянутые фанерные ящичка. Он раскрыл обе крышки — там лежали левая рука и правая нога нашего будущего героя. Я обомлел от счастья! И что-то высказал. Он вынул руку-муляж из футляра, ухватился за деревянную круглую палочку, привязанную к крепкому скрученному шнурку и легко потянул — кисть руки судорожно дёрнулась. Я ещё раз восхитился, а он тем временем поставил муляж ноги на письменный стол и сказал:
— Теперь вы. Дёг'рните, — его длинный указательный палец уткнулся в плохо оструганную палочку.
— Не бойтесь, дёг'рните.
Я выполнил указание: нога — не только пальцы, но и вся икроножная мышца — судорожно сократилась. Это было уже художественное исполнение отдельной конечностью «роли укушенного» Такого и ожидать было нельзя… Его «рука» и «нога» были моей первой кинематографической победой. Я своего восторга не скрывал.
Он снисходительно прошелестел:
— Идите в бухгалтерию и сделайте так: по тысяче за каждый объект. Мне — по тысяче. Эти вычеты пусть оставят себе. Но прямо сейчас.
У-у-у! Он знал, что Киев запросил по «двадцать пять», ему кто-то сказал, в кино секретов нет! — помните: «двадцать пять тысяч за каждый объект». Его глаза чуть посмеивались, он был гордый настоящий мастер.
— Только чуг'р, деньги не мелочью! И весь пластик вег'рнуть — до г'рам-ма.
— Клянусь! — сказал я и поднял его «левую» и свою правую руку.
Этот жест ему понравился.
— Всё? — спросил он.
Дело было вовсе не в том, что Мастер сильно картавил и слова произносил по-местечковому нараспев, а в том, с каким безразличием он всё это проделывал — вовсе не заботясь о том, как к этому отнесётся собеседник.
Я знал, что научно-популярное кино вовсе не искусство, это род кинематографической деятельности, оно оперирует логическими, научными, поучительными, даже наставительными категориями — у него нет времени, возможности, способа оперировать образами, разве что подобием… А тут — одна рука, одна нога, и образ готов: по такой «руке-ноге» можно судить о человеке целиком. «Да он художник, скульптор, маэстро. Так, наверное, писали, лепили Буонаротти, Леонардо… Вот это трюк!..»
