Упираясь руками в кровать, Бурмистров сидел и молчал. Дворник подвинулся к нему, взял со стола свечу, осветил лицо, увидал на лбу его крупные капли пота, остановившиеся глаза и нижнюю челюсть, дрожавшую мелкою дрожью.
— Что, дурак, боишься? — спросил он, ставя свечу на стол. — Ещё с ума сойдёшь — хорошо будет!
Он прислушался — в доме стояла плотная, непоколебимая тишина, с улицы не доносилось ни звука. Потом он долго и молча стоял среди комнаты, сунув руки в карманы и глядя исподлобья на Бурмистрова, — тот сидел неподвижно, согнув спину и спустя голову.
На лестнице раздались тихие шаги — кто-то шёл во тьме и сопел.
— Это кто?
— Я, — тихо ответил голос Паши.
— Ну?
— Нету полицейских!
— В город надобно бежать.
Через несколько минут Паша тихонько сказала:
— Куда мне деваться, дядя Кузьма? Мне боязно!
— Сядь на лестницу и сиди! Я — тут!
— С кем ты говоришь? — вдруг тихонько спросил Бурмистров.
— А тебе какое дело?
— Ты бы со мной поговорил…
— Больно нужно! — проворчал Четыхер, но тотчас же строго спросил: — Пошто человека убил?
— А я знаю? — как сквозь сон ответил Вавила. — Нечаянно это! Так уж — попал он под колесо, ну и… Что мне — он?
Бурмистров завозился на постели, тяжко вздыхая, и тихо предложил:
— Ты бы вынес его за дверь?
— Как же! Ишь ты! — сурово воскликнул Четыхер. — Разве это можно трогать до полиции?
— Шла бы эта полиция, что ли, уж…
— Что, мучит совесть-то?
— Нет! — не сразу ответил Бурмистров. — А так, как-то… Ведь верно, он был не вредный человек…
Огонь свечи затрещал, задрожал и погас.
— Ну, вот тебе ещё, чёрт те, — проворчал Четыхер.
Вавила сел на постели, подобрав под себя ноги, скрестил руки на груди, а пальцами вцепился в плечи свои. Он стучал зубами и покряхтывал.
— Затворить бы дверь…
— Чего? — спросил Четыхер и, не получив ответа, угрюмо молвил: — Ты, гляди, не вздумай бежать али что! Ты сиди смирно!
— Бессмысленный человек, — куда я побегу? Хошь — сам пойду в полицию?
— Ладно! Сиди, знай…
— Ты думаешь — рад я, что всё это случилось? — бормотал Вавила, видимо, боясь молчания. — Зачем Глашка сделала это?
— Озорники вы тут все!
— Погубил я свою жизнь!
Четыхер спокойно отозвался:
— А ты думаешь что? Конечно, погубил!
Снова оба замолчали. Тьма линяла за дверью, в коридоре её уже сменил сероватый сумрак. Нехотя, но громко заскрипели ступени — кто-то медленно поднимался по лестнице.
— Это кто? — спросил Четыхер.
— Охотник! — тихо ответила Паша за дверью.
В двери над головой Четыхера вспыхнуло пламя спички, осветив кривое лицо Артюшки Пистолета, — дворник тяжело приподнялся на ноги и сказал с удовольствием:
