Девушка, по-видимому, испугалась. Я и сам чувствовал, что нахожусь в каком-то нервном состоянии, но раз я начал, нужно было и кончить.
Я сказал: «Знаете ли Джен (ее звали совсем не Джен, но, ведь, я в этом был не виноват), вы прелесть что за девушка», — и при этом прищелкнул языком, толкнул ее в бок локтем и пощекотал у нее под подбородком. Но все это пропало даром. Тут не было зрителей, которые стали бы смеяться и аплодировать мне. Я жалел, что поступил таким образом. Да и в самом деле вышло глупо. Я и сам испугался. Дело повернулось совсем не так, как я ожидал, но, призвав на помощь все свое мужество, я стал действовать дальше.
Я принял на себя обычный вид комической глупости и поманил к себе девушку. Я видал, что на сцене это всегда выходило очень удачно.
Но эта девушка была совсем не такого сорта; она забилась за диван и начала громко звать на помощь.
Я никогда не видал, чтобы на сцене девушки делали что-нибудь подобное, и это совершенно сбило меня с толку. Я и сам не знал, что мне теперь делать. Я жалел, что начал такое дело, и желал только одного — поскорее из него выпутаться. Но мне показалось глупым остановиться именно тогда, когда оно уже было наполовину сделано, и, очертя голову, я пошел дальше.
Я стал гоняться за девушкой вокруг дивана и, поймав ее у двери, поцеловал. Она исцарапала мне лицо, громко звала полицию, кричала, что ее грабят, что в доме пожар и, наконец, убежала из комнаты.
Почти сейчас же вслед за этим в комнату вошел и мой приятель.
— Что это, Дж., дружище, — сказал он, — да никак ты пьян?
Я ответил ему, что совсем не пьян, а только изучаю драму.
После этого пришла его разъяренная жена. Она даже и не спросила, не пьян ли я, а только сказала:
— Как вы осмелились явиться к нам в таком виде?
Я напрасно старался убедить ее, что я совершенно трезв и объяснить ей, что мужчины всегда ведут себя таким образом на сцене.
Она сказала, что ей решительно нет дела до того, как ведут себя на сцене, но что у себя в доме она не допустит такого безобразия и что если приятели ее мужа не умеют вести себя как следует, то пусть они лучше никогда не приходят к ним в дом.
Она сделала еще несколько подобных же пустых замечаний, на которые я, со своей стороны, гоже отвечал ей, и после этого я простился и ушел.
На следующее утро я получил письмо от адвокатов, контора которых находилась в Линкольн-Инне; в нем говорилось, что я накануне утром жестоко оскорбил их клиентку, мисс Матильду Геммингс, без всякого повода с ее стороны. Они писали мне, что я ударил мисс Геммингс в бок кулаком, хлопнул ее по подбородку, а затем, когда она хотела уйти из комнаты, я будто бы схватил ее и продолжал наносить ей оскорбление действием, а в чем состояло это оскорбление, адвокаты этого не говорили, так как считали такие подробности излишними.
