Что бы какому-нибудь комику завести магазин колониальных товаров по соседству с нами?
Когда окажется, что лавка не приносит дохода (что иногда и случается при таком ведении дела, о котором мы упоминали выше), то жена комика, желая увеличить доход, начинает отдавать внаймы комнаты. Но эта попытка с ее стороны бывает всегда неудачна, потому что дело кончается обыкновенно тем, что она делается квартиранткой, а квартиранты — хозяевами. Герой и героиня, которые, по-видимому, только того и ждали, немедленно приезжают и завладевают всем домом.
Само собою разумеется, что комик и не подумает брать денег только за стол и помещение с того человека, который сшибал его с ног, когда они играли вместе еще мальчиками! А потом разве героиня (а теперь жена героя) не была самой прелестной и самой веселой девушкой из всей деревни Дипдэль? (Надо думать поэтому, что все другие девушки отличались необыкновенно мрачным настроением!) Как же может такой человек, у которого в груди есть сердце, только намекнуть этим людям о том, что они должны платить за квартиру и за стирку белья!
Комика возмущает то, что его жена может думать о таких вещах, а потому герой и героиня живут здесь до окончания пьесы, задаром, и им отпускаются на тех же самых условиях: уголь, мыло, свечи и макассарское масло для ребенка.
Иногда герой делает неопределенные и слабые возражения против такого порядка вещей. Он говорит, что не хочет об этом и слышать, что не будет больше жить у этих честных людей, потому что не хочет быть им в тягость, пойдет сядет на тропинку у большой дороги и умрет с голода. Комику стоит большого труда уломать его, но, наконец, ему удается уговорить этого благородного человека остаться у них и пожить на квартире, которую они, может быть, найдут для себя удобной.
Но когда поутру, после того как накануне мы были свидетелями одной из таких прекрасных сцен, к нам стучится в дверь наша квартирная хозяйка и поднимает скандал из-за сущих пустяков, из-за того, что мы не заплатили за квартиру за каких-нибудь три или четыре недели, и говорит, что она требует, чтобы мы или сейчас же заплатили деньги, или немедленно выезжали, а затем, не спеша, спускается вниз по лестнице в кухню и бранит нас, причем ее голос становится все громче, по мере того, как она сходит по лестнице, — но тут мы начинаем размышлять обо всех этих вещах и становимся печальны.
Комик становится щедрым по примеру всех окружающих его на сцене лиц. На сцене щедры все без исключения. Они целый день только и делают, что раздают направо и налево свои кошельки: на сцене, если хотят дать денег, то никак нельзя дать меньше целого кошелька — это норма. Когда кто-нибудь рассказывает вам о своем горе, то вы вытаскиваете кошелек из кармана, суете его в руку горемыки, крепко пожимаете ему руку, отираете слезу и уходите; себе вы не оставляете ровно ничего; вам даже не с чем доехать домой в омнибусе. Вы идете домой пешком, быстрыми шагами и берете другой кошелек.
