– Твоими бы устами, Анька… – невесело сказал Глеб. Он не был шокирован ее откровениями. И не собирался ее ни в чем переубеждать. Оба и так понимали, что шансов к тридцати оказаться в шоколаде гораздо меньше, чем в морге или в лучшем случае в низшей категории «вокзальных» и «плечевых», которые в глазах своих пользователей уже и не люди вовсе.
Короче, доехав до уральской столицы, Анька подкрасила губки, подвела глазки и, игриво махнув на прощание, выскочила на серую щербатую мостовую.
Глеб проводил ее взглядом.
Она не оглянулась.
Лицо у Еремеичева большое и широкое. Посредине – маленькие, утонувшие во впадинах глазки-буравчики. К этому следует добавить сипатый бас, красноречивого цвета и округлых форм нос, а также две немного съехавшие с лица щеки, заметно колыхавшиеся в такт ходьбе.
Такому человеку сложно вызвать симпатию у случайного встречного.
Он и не вызвал у Глеба никакой симпатии, когда тот, высадив Аньку и чувствуя все же некоторое опустение – если не в сердце, то в салоне, – нацелил нос своего джипа к еще довольно далекой Синдеевке.
Вот тут-то и появился Еремеичев. Здоровенный мужик стоял на обочине трассы, рядом с безвременно умершим «УАЗом», и активно «голосовал». Картина не была бы особо примечательной, если бы он одновременно не держал на весу приличных размеров деревянный бочонок.
Глеб затормозил: после ухода Аньки в машине стало скучновато. Деньжат преумножить тоже было в его положении не вредно. Да и времени эта работа не должна была занять много.
И опять Глеб ошибся! Встреча оказалась не мимолетной. Еремеичева до районной администрации он подбросил действительно быстро: бочонок, наполненный лесным медом, был не взяткой, а, как неожиданно ловко вымолвил Еремеичев, налаживанием бизнес-коммуникаций.
У полутораэтажного (цокольный низ – кирпичный, верх – бревенчатый) здания районной администрации попросил минутку подождать.
«Неужели и этот кинет?» – мельком пронеслось воспоминание о первой встрече с Анютой.
Но, конечно, не кинул. Такому человеку в криминал, даже мелкий, никак нельзя: один раз увидел его рожу, посмеялся и навек запомнил.
Вышел минут через десять, в пределах допуска. Уже без бочонка. И с таким счастливым выражением лица, словно сам сожрал его содержимое.
«Винни-Пух, честное слово!» – ухмыльнулся про себя Железнов.
– Чего, испугался, что не заплачу? – удивил проницательностью Еремеичев. Впрочем, он потом еще не раз удивит Глеба.
Они сдружились мгновенно. Как будто сто лет общались. Еще через час уже сидели в кафе, куда то и дело заскакивали очень разные люди. Большинство из них приветливо здоровались с Глебовым пассажиром.
