Отец не мог со мной справиться. Тогда я впервые поняла это. Он не знал, как вести себя со мной. И он понимал, что я сильнее Петера.
Мое детство сродни калейдоскопу; вероятно, у всех так. Поверни его в одну сторону, и яркие разноцветные фрагменты сложатся в один узор, а поверни в другую, они образуют совершенно другой узор. Какой из них соответствует действительности? Калейдоскоп не дает представления о реальности, он являет лишь бесконечное разнообразие узоров. И все же впечатления детства, наверное, имеют огромное значение.
С самого раннего возраста я ощущала своего рода раздвоение личности. Я была тем, чем должна была быть и чем являлась в действительности. Но все же в известном смысле я оставалась и одним, и другим своим «я». И очень долго никто этого не замечал. Я сама едва ли замечала.
Я живо помню лето, когда к нам приехал пожить кузен из Дортмунда. У него в семье случились какие-то неприятности, лишившие родителей возможности присматривать за ним. Его звали Ганс, и мы никогда раньше с ним не встречались.
Отец привез с железнодорожной станции худенького паренька одних лет с Петером – с острыми коленками, забавным акцентом и сердитыми карими глазами под шапкой соломенных волос. Они с Петером смерили друг друга оценивающими взглядами, когда их знакомили, и между ними сразу повеяло холодком взаимной вражды. Она усилилась во время обеда, когда мои родители изо всех старались вовлечь Ганса в разговор, а мы с Петером обменивались взглядами и незаметными пинками под столом.
В конце обеда отец сказал с явным облегчением:
– Почему бы вам двоим не показать Гансу лес?
Мы не хотели показывать Гансу лес: он принадлежал только нам. Но Ганс собирался провести с нами целых три месяца, и нам едва ли удалось бы не подпускать его к лесу до самого конца лета.
Мы с Петером молча шли по тропинке, ведущей от дома мимо ячменного поля и загона, в котором никогда не было ничего, кроме камней, а Ганс насвистывал и швырял палками в птиц. Когда мы приблизились к опушке, Петер остановился, словно не желая идти дальше, но я сказала: «Да ладно тебе», – и пошла первой, поскольку понимала, что сделать это все равно придется и лучше покончить с этим поскорее. Позади послышался иронический смешок.
Я двинулась вниз по склону, поросшему ползучими растениями и все еще густо пестревшему поздними колокольчиками, который спускался к ручью. Через ручей тянулся дощатый мост, но мы с Петером неизменно предпочитали добираться до противоположного берега по торчащим из воды камням. Перепрыгивая с камня на камень, я услышала, как Петер сказал: «Это ручей», а Ганс насмешливо фыркнул в ответ.
