Врона немного опустил руку. Ему было неприятно стоять навытяжку. Он ожидал разрешения стать вольно, как это всегда водилось между старшими и младшими офицерами из вежливости.
— Нет, на заводе наши охранники. Но один из кочегаров засел в котельной, и до сих пор его не удается выкурить оттуда.
Могельницкий со сдержанной яростью ударил рукой по эфесу палаша.
— Один человек, говорите? Послушайте, капитан, что это — насмешка? Один человек будоражит весь город, а вы спокойно наблюдаете.
За окном выл гудок, мощный, неутомимый. Это выводило Могельницкого из себя.
Врона стоял перед ним неподвижно, как истукан, с застывшей на лице гримасой. Эдвард лишь теперь заметил свою оплошность.
— Вольно! Ведь вы же понимаете, что теперь не до этого, — раздраженно махнул он рукой.
Врона молча опустил руку.
За окном что-то затрещало, словно ломали сухие сучья, и смолкло. Могельницкий быстро подошел к окну.
— Это Заремба прокладывает себе дорогу, — объяснил Врона.
Могельницкий обернулся к нему.
— Как ведут себя немцы из эшелона?
— Пока ничего. В город ходят не меньше, чем взводом. Всегда наготове. К эшелону никого не подпускают… Их человек семьсот. Четыре орудия, бронеавтомобиль. Разложения не заметно, офицеры на местах… И магазинах они забрали все продовольствие и расплатились расписками. Я приказал полицейским их не трогать, а магазины закрыть. Если будут ломиться силой, то придется что-нибудь предпринять.
— Да, да, их не надо трогать, — сказал Могельницкнй уже менее раздраженно. — Скажите, как по-вашему, — это все «их» работа?
Врона понял, о ком говорит полковник.
— Конечно. Одно воззвание чего стоит. Но все же не убей вахмистр этого хлопа, я думаю, было бы тихо.
— А вам что-либо удалось узнать?.. Кто это напечатал?
— Пока ничего.
Могельницкий прошелся из угла в угол, что-то решая. Затем подобрал палаш, сел к столу.
— Вот что, пане капитане, — сказал он решительно.
— Слушаюсь. — Врона опять вытянулся.
— Вы понимаете, пане Врона, если мы допустим такую обстановку в городе еще на один-два дня, то…
— Понимаю, — ответил Врона.
Могельницкий поднялся. Он поправил рукой высокий, обшитый золотым жгутом воротник шинели, словно ему было трудно дышать, и докончил свою мысль:
— Так будьте добры приступить к делу. Прежде всего — приказываю сегодня ночью расстрелять всю эту шваль в тюрьме. Выведите их за город куда-нибудь подальше. Пусть завтра об этом расклеят во всем городе извещение от моего имени.
— Слушаюсь.
— Затем, если кто-нибудь высунет нос на улицу после семи часов вечера, — расстреливайте! — Эдвард с силой натянул перчатку на руку. — Надо загнать скот в стойла. Стадо есть всегда стадо. На то и существует плетка.
