— Это чье? Здесь валялся.
На нее посмотрели и тут же отвернулись без всякого интереса. Она держала темно-синий гольф с красной эмблемой Ральфа Лорена. Это не ко мне: я покупала себе гольфы в «Дайэй», самые простые, белые. Я сидела и спокойно стягивала гольфы. Я всегда стирала их сама. И все же я никак не могла понять, с чего это она так закричала. Подумаешь, какой-то гольф. Вещами здесь никто не дорожил, бросали как попало. Никто не знал, дорога брошенная вещь хозяину или нет, поэтому ее не подбирали и по доброте душевной оставляли на том же месте. Так было в школе заведено. И потом, даже если кому-то и взбрело бы в голову взять ее себе, все сразу узнали бы об этом — ведь у нас на потоке училось всего сто шестьдесят человек.
В школе я не раз видела не только брошенные ручки и тетрадки, но и дорогие часы, кольца, проездные в кожаных корочках. Однако никто из-за них не переживал. В отличие от меня хозяйки этих вещей всегда могли купить новые. И тут вдруг из-за какого-то гольфа такой шум.
— Поглядите-ка! — взывала девчонка, демонстрируя находку подругам.
Послышались смешки. Ее тут же обступили.
— Ого! С вышивкой!
— Вот уж шедевр!
На простом темно-синем гольфе его хозяйка вышила красными нитками метку. Под Ральфа Лорена.
Нашедшая гольф руководствовалась отнюдь не похвальным желанием вернуть потерю хозяйке. Ей лишь хотелось выяснить, чей он.
Потому она и подняла шум. Но никто не отозвался. Новенькие в молчании продолжали переодеваться, каста тоже молчала, очевидно предвкушая сцену, которая разыгралась на следующем уроке.
Вы, верно, думаете, что женщины по природе такие вредные. Но ведь им нужно выстоять в этом соревновании, добиться победы. Поэтому надо всегда держать ухо востро, чтобы вас за что-нибудь не прищучили. Если вам это не по нутру, остается только выйти из игры и записаться в чудаки, как это сделала я. В школе Q. я стала свидетельницей того, как разворачивалась эта борьба.
Следующим уроком был английский. Оживленно болтая, девчонки быстро закончили переодеваться и поспешили в аудиторию. В такие минуты различия между новенькими и «старенькими» исчезали. Если появлялась возможность потравить кого-то, все сбивались в одну стаю.
В раздевалке остались трое: одна пигалица из «стареньких», невысокого роста, Кадзуэ и я. Кадзуэ как-то замялась, и я подумала, что это она вышила метку на гольфе. Тут пигалица протянула Кадзуэ пару гольф со словами:
— Вот, бери.
Гольфы были новые, темно-синие. Кадзуэ со страдальческим видом прикусила губу. Решив, наверное, что деваться некуда, она тихо выдавила из себя:
