Даже теперь, вспомнив свои тогдашние чувства, он ощутил, как у него пересохло во рту и стало вдруг трудно дышать.
- Покупка земли, необходимость остепениться - это не совсем то, о чем я тогда думал. В этом было, - он еще раз вздохнул, - не знаю... слишком много ответственности. И это, черт побери, испугало меня. Я подумал, что не хочу провести на ранчо всю свою оставшуюся жизнь. Я даже не знал, как выглядят Калифорния, Аризона, Луизиана. Я никогда не был и в половине тех мест, о которых мечтал! Не сделал и половины того, что хотел! Твои мечты, твои надежды... были не тем, чего хотел я.
Двенадцать лет назад даже такое, не очень связное объяснение было ему не под силу.
Но это было намного лучше и понятнее, чем его отчаянное: «Я не могу жениться. Я лучше умру» - или другие ужасные слова, звучавшие в телефонной трубке.
- Прости, - сказал он. - Сожалею, что был таким ничтожеством.
Их глаза встретились лишь на мгновение. Затем Мери отвела взгляд и уставилась на пар, идущий от чашки с кофе.
Наконец, как бы очнувшись, она заговорила тихим, едва слышным голосом:
- Я хотела умереть. От боли. От унижения. От стыда. От того, что так ошиблась в тебе! Я ничего не понимала. Я чувствовала себя преданной.
- Ты и была предана.
Но она покачала головой.
- Нет. Ты был мальчишка. Не мужчина.
Он вздрогнул от пронзительной правды ее слов.
Мери, не заметив этого, продолжила:
- И я... я тоже не поняла. Я думала... думала только о том, что ты говорил, что мы пара, что мы любим друг друга...
- Так оно и было!
- И это означало, что мы собирались быть вместе навсегда. Что мы родим детей, будем строить жизнь вместе, строить дом вместе. Мне следовало понять. - Она покачала головой.
- Как ты могла понять? Мы ведь были детьми!
- И все же, - упрямо сказала она. - Мне следовало знать, - Она взглянула на него. - Мне следовало увидеть это в тот день, когда мы ходили получать разрешение на брак.
- Мы не получили разрешение на брак.
- Я знаю. Но мы же собирались. Мы ходили в здание суда, помнишь? Мы поднялись в кабинет и попросили бумаги, а ты не заполнил их.
- Из-за моей фамилии! Они хотели, чтобы я поставил внизу свою фамилию!
- Точно. И ты этого не сделал. Ты хотел поставить свои инициалы.
- Нет ничего плохого в инициалах. - Он свирепо посмотрел на нее. - Ничего плохого в Д. А.
- Но это не твое имя.
- Я не хочу его!
- Почему?
Он покачал головой и ничего не ответил. Он никогда не отвечал на этот вопрос. Его пальцы на ручке чашки побелели. Это был самый глубокий, самый темный секрет его жизни.
