Только ничего не изменилось внутри.
Удивительно, двадцать четыре года скучного терпеливого брака, после которого, он думал, задышит полной грудью, а теперь оказывается — грудь разучилась дышать. Полгода уже каждый вечер он приезжает вот так домой, ужинает, а потом щелкает программы телевизора или, тоже какими-то урывками, что-то читает. Объяснять себе самому, что это адаптивный период и скоро он по-настоящему заживет, уже глупо. Нужно такой образ жизни менять.
Дункан отложил звонок Коннерсу на после ужина, но тот очень скоро позвонил сам.
И предложил поужинать у него.
Идею, в том числе отвечавшую планам изменить образ жизни, следовало оценить положительно. Тем более, тут ехать всего минут пять.
Капитан потратил на дорогу даже меньше пяти минут, а когда вылез из машины, увидел хозяина, стоявшего в ожидании под козырьком на крыльце.
Через минуту препровожденный в большую гостиную Дункан сел в мягкое кресло и слегка задумался над вопросом об аперитиве.
Раздумье привело к сухому вермуту, хозяин же выбрал себе текилу.
На стене гостиной висела портретная фотография, и пока Коннерс читал медицинское заключение о смерти Ванлейна, Дункан попробовал ее разглядеть — не пожилая еще женщина с темными, закинутыми назад волосами… умные внимательные глаза… а больше, пожалуй, ничего про такое лицо не скажешь.
Хозяин, сосредоточившись на чтении, даже не притронулся к своему напитку, и капитан в одиночестве маленькими глотками попивал вермут.
После заключения о смерти Коннерс пробежал краткие сведения от лечащего врача, тоже сводившиеся к тому, что погибший был «практически здоров», и показалось, именно такой вывод был для него не только ожидаемым, но и отчего-то желательным.
Капитан счел нужным напомнить:
— Никто не исключает развившуюся за последнее время стенокардию.
— Разумеется, дорогой, разумеется, — вежливо произнес хозяин, только теперь вспомнивший о текиле.
Он поднял стаканчик, желтоватое содержимое с приятностью поместилось внутрь.
— Ва-а… стенокардия. Но много совпадений, вы не находите?
— Слухи в криминальной среде о возродившемся Джино стали результатом такого же адресованного им письма.
Дункан увидел на столе пепельницу и попросил разрешения закурить, хозяин, пододвинув ее, покивал головой:
— Вы правы, так могло быть.
Слова прозвучали, однако, с тем равнодушием, за которым чувствовалось окончание: «а могло и не так быть».
— Послушайте, я сегодня несколько раз ловил себя на том, что мы занимаемся ерундой, — Дункан не смог скрыть в голосе раздражения. — Ну что, мы всерьез верим в переселение душ?
