Дункан успел взглянуть на листочек перед собой, поэтому, встав навстречу, поздоровался с доктором по имени и, приглашая сесть, любезно спросил, не желает ли тот чаю или кофе.
Гость пожал капитану руку, поблагодарил, от всего отказался и, усаживаясь в кресло, успел вынуть из кейса какой-то листок.
— Вот, капитан. Ванлейн практически не болел эти пять лет, что был моим пациентом. И за все годы я не мог заставить его пройти профилактический осмотр. Дело, таким образом, ограничивалось общим терапевтическим наблюдением, и еще он сдавал кровь.
Гость говорил быстро. Не успев взглянуть в принесенную ему бумагу, Дункан услышал:
— Я не понимаю этого падения, капитан.
Быстрая манера гостя вряд ли была намеренной, но слегка раздражала, поэтому Дункан ответил тем же:
— Нет патологий внутренних органов, не заметен склероз сосудов, но биохимия показала, что в последнее время он регулярно принимал корвалол.
И взглядом показал, что ожидает ответа.
— Корвалол?
Капитан кивнул.
Сработало.
Человек напротив задумался.
Его глаза, скользнув над головой капитана, двинулись вверх, пальцы поиграли по ручке кресла.
— Небольшая тахикардия у него была, — продолжая раздумывать, произнес гость… и опять переключился на быстрый темп: — в пределах возрастной нормы, очень распространенное явление, сэр.
— Эксперты полагают, что уже имела место стенокардия.
— Переросла за те полгода, что я его не осматривал? Хм, возможно. Если были, например, нервные нагрузки. Но почему тогда он не обратился ко мне за врачебной помощью? — гость уставился на капитана.
Тот согласно кивнул.
— Правильно, что спрашиваете у меня.
Лизе нравился капитан — так, вообще, совершенно дистантно.
Похож немного на киногероя.
Говорили, он в молодости долго находился на оперативной работе, имел ранение, не раз награждался.
В жизни ей иногда кто-то нравился, но так же вот — на расстоянии. Даже когда это были ее сверстники в школе. Потому что нравились красивые мальчики, а она среди девочек никогда не была в первом ряду. Правда и никогда не завидовала красивым девчонкам, во всяком случае, не помнит, чтобы это чувство у нее возникало. И боялась другого чувства — более сильного, чем симпатия, потому что безответным оно только унизит. А человек — Лиза отчего-то знала с самого детства — живет в великом мире. Совсем маленькая, она не удивилась, когда папа рассказал ей, показывая на звезды, что там целые миры. А как же еще? В ее детскую голову сама собой помещалась громадность и необъятность. И человек, значит, рождается для чего-то очень большого, потому что большое не создали бы для незначительного.
