— Да, жизнь — игра... Сегодня ты, а завтра я! — как бы в раздумье произнес полковник Демидов.
В дверь постучали. Зеркало отразило застывшую в ожидании гримасу хозяина. — Вас, батенька, просто не узнать сегодня: новая рубашка а-ля пролетариат...
Зеркальная гладь отразила человека в черном примятом костюме старинного покроя с белоснежной манишкой, тоже не совсем выглаженной. Это был профессор Фан дер Флит.
— Разве я когда-нибудь походил на человека благородного происхождения? — игриво полюбопытствовал Демидов. — Теперь это считается плохим тоном...
— Владимир Николаевич, вы не забыли отправить в ЧК мою рапортичку о пропуске? Меня это дело заботит. Скоро лед тронется, да и катер почти готов к плаванию...
Демидов едва терпел в своем коллективе чудаковатого, проницательного и не всегда послушного обрусевшего голландца с его идеями исследовать лиман, днепровские плавни, выбрать место для котлована под будущую плотину. И сейчас Демидов, не дослушав Фан дер Флита, запел себе под нос куплет из какой-то оперетки.
— Вынужден вас огорчить, коллега, — небрежно садясь в кресло, вскидывая ногу на ногу, ответил Демидов. — Теперь это дело не входит в компетенцию ЧК. Москва создала здесь специальный орган морской разведки — Особый отдел охраны границ. Все, что касается побережья и территориальных вод, подведомственно этому, с позволения сказать, органу. Вероятно, ваше ходатайство попало в бюро пропусков Особого отдела. Там позволили себе засомневаться в целесообразности ваших научных прогулок в пограничной зоне... Так-с... Единственный человек, в ком они не сомневаются — это я, господин, простите, товарищ профессор.
Демидов протянул руку за лежавшим на столе клочком голубого картона и небрежно подбросил пропуск на своей ладони.
— Это возмутительно! — прошептал профессор.
Демидову показалось, что Фан дер Флит недоволен именно тем, что большевики больше всех доверяют Демидову.
— Я пойду с жалобой сам, — не очень уверенно начал профессор.
— На кого? И куда? Туда, где вас спросят, почему, например, у вас заморская фамилия?
— Но я живу в России полвека. Мое имя — это десятки научных работ, это моя жизнь, в конце концов. Если я правильно понимаю, в России власть труда. Я не против такой власти.
— Их будут интересовать вопросы, — с издевкой продолжал Демидов, — что вы делали в восемнадцатом году при немцах? В девятнадцатом при Деникине? Например, ваша любовь к церкви...
— Но ведь они объявили свободу вероисповедывания?
