Сергей Петрович заглянул в широко раскрытые, сияние и чистые, как майское небо, глаза Володи, подмигнул. Но голос его остался твердым, серьезным.
— Сейчас я тебе разъясню: мы, рабочие, сделаем крестьянину плуг, чтобы землю свою он вспахал, или, к примеру, дадим ему свои ботинки, а взамен хлебушек получим.
— А сами в чем ходить будем? Теперь холодно, — удивился Володя.
— Это я к слову сказал, — пояснил Сергей Петрович. Он привстал на локоть, сунул руку в карман брюк, аккуратно сложенных на стуле. Между двух пальцев большой загорелой руки гостя блеснул кусочек сахара.
— Бери-ка! Я еще вечером отложил для тебя!..
— Вот ты какой, комиссар?! — изумленно прошептал Володя. — Спасибо.
Он откусил с уголка, стараясь не шуметь. Так хорошо стало во рту! Давно этого чуда не пробовал.
— Дядя Сережа, а скоро придет время, когда есть можно будет, сколько хочешь? Даже сахар?!.
Вместо Сергея Петровича снизу отозвался отец:
— Чего привязался к человеку? Спи, постреленок, еще рано.
Но сон уже прошел. Встала Федоровна, загремела ведрами. Бабка на печке шептала утреннюю молитву. Илья Митрофанович свесил с кровати босые ноги и запалил окурок, валявшийся в пепельнице с вечера.
Начиналось обычное рабочее утро в обычной рабочей семье.
Скромная пожилая женщина, которая одним пальцем ученически тыкала в клавиатуру машинки, разъяснила, не отрывая взгляда от непривычной для нее работы:
— Дел, голубчик, у нас ой-ой сколько. С зари и начинаем.
Сергей Петрович поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. В коридоре, по обе стороны двери председательского кабинета, уже сидело несколько человек, тоже, видно, рассчитывавших попасть на прием первыми.
Бородин опустился на свободный стул. Напротив него устроился, нервно теребя застежки пухлой папки, старый человек с аккуратной клиновидной бородкой, задумчивыми, проницательными глазами. Помимо него, на беседу с председателем исполкома Доброхотовым рассчитывали две женщины, одетые в старомодные купеческие телогрейки. Они тихо переговаривались между собой, лузгая семечки в кулак.
Чуть поодаль, у холодной печки, расположился бородатый мужчина в тулупе и валенках. Он опирался обеими руками на кнутовище и сладко дремал. Возле окна стояли молодые люди: один в гимназической фуражке и куртке, другой — в шинели и буденовке.
Из кабинета председателя вышел военный в папахе. Его стройную фигуру ладно облегал офицерский френч, у пояса в блестящей кобуре висел парабеллум. Военный чуть приподнял от пола кривую казацкую шашку и твердым шагом направился к выходу. Вслед за ним из кабинета вышел матрос. Его бескозырка, коснувшись карниза двери, полетела было вниз, но тут же, ловко подхваченная владельцем, была водружена на место. Матрос встряхнул георгиевскими ленточками и лихо надвинул головной убор на самый лоб, проговорив: — Случается!
