Она поглядела мне прямо в лицо. У нее было хоть одно хорошее качество, качество, которым животные обладают в большей степени, чем люди, а именно — правдивость. Она знала, что я ее не люблю, вернее даже, ненавижу, и не думала скрывать этого.
— Потому, что я здесь, — ответила она. — Почему вы его не спасаете? Разве вы над ним не имеете никакого влияния? Прикажите святой удержать его, мне он не нужен. Вы слышали, что я ему сказала в прошлую ночь. Я выйду замуж за него только ради его положения и денег, которые он может заработать, если захочет работать, а не мечтать, как дурак передайте это ему; я от этого не откажусь.
Она прошла далее, чтобы поздороваться с каким-то старым лордом, а я стоял, смотря ей вслед, с несколько глупым выражением лица, пока какой-то молодой дурак, не подошел ко мне и, улыбаясь, спросил меня, — не видел ли я привидения или не проиграл ли пари.
Ждать не было никакой надобности; что-то говорило мне, что женщина эта сказала правду. Я видел, как он пришел, видел, как он, как собака, ходил около нее, ожидая доброго слова или пинка. Я знал, что она меня видит, и знал, что мое присутствие только прибавляет ей смелости. Я заговорил с ним только тогда, когда мы вышли на улицу. Ни один из нас не был хорошим актером. Он много прочитал на моем лице, а я увидел, что он прочитал это. Мы молча шли рядом, причем я соображал, что сказать, сомневался, сделаю ли я добро, и желал, чтобы мы были, где угодно, только не на этих тихих улицах. Мы заговорили только тогда, когда дошли почти до театра «Альберт».
Он сказал:
— Разве вы думаете, что я не предвидел всего этого? Не думаете ли вы, что я не знаю, что я дурак, негодяй, лгун! Ну, что за толк будет из того, что мы об этом переговорим?
— Но я этого понять не могу.
— Нет, — ответил он, — потому что вы дурак, и потому что вы видели одну только сторону в моем характере. Вы сочли меня великим джентльменом, потому что я возвышенно говорю и полон благородного чувства. Да ведь вы идиот. Сам черт может таким образом очаровать вас. Он, наверное, обладает хорошими манерами и говорит, как святой, и, кроме того, со всеми нами, наверно, готов молиться. Помните вы первую ночь у старого Фауерберга. Вы всунули вашу глупую голову в спальню и смотрели, как я стоял на коленях у кровати и молился, а другие стояли по сторонам и смеялись. Вы тихо заперли дверь и думали, что я вас не видал. Я не молился, а только хотел молиться.
— Это показывает, что у вас была смелость, но вы не могли ничего сделать. Большинство мальчиков и не попробовало бы, а вы продолжали стараться.
