— Ерунда. Привет, док. Морфий имеется? Шефу требуется.
Это был хирург местного участка — седой, степенный, с полным набором необходимых медикаментов. Он достал шприц, санитар закатал рукав Роджеру, и в его плоть впилась игла.
— Будьте с ним осторожны, — наказывал доктор.
Санитары подняли носилки. Нет, они не были виноваты в том, что Роджеру стало нестерпимо больно. И все равно он счастливчик — жив, а ведь мог уже быть на том свете. Он глядел на строительные леса на фоне закатного неба, на доску, с которой сорвался. Неужели это он висел вон на той перекладине, причем на одной руке?… Если бы не Тернбул, продемонстрировавший пример хладнокровия и мужества, его бы, Роджера, остывающим останкам лежать сейчас на земле.
Наконец они тронулись в путь.
То место, где лежал труп, было оцеплено полицией. Роджер наблюдал за происходящим с расстояния примерно двадцати ярдов. Какой-то женщине стало плохо, и ее унесли, а священник встал на колени перед прикрытыми зеленой парусиной останками. Его лицо Роджеру кого-то так мучительно напоминало…
На смену боли пришла другая волна — мягкая, убаюкивающая. Но он все еще оставался в сознании и даже гадал о том, почему Милсом стрелял в него и не стал стрелять в Тернбула. Быть может, он попросту испугался, но быстро понял, что все равно ему крышка?…
Почему он так долго раздумывал: прыгать или нет?
Роджера вывел из задумчивости голос Тернбула:
— Но мы не можем торчать здесь целый день. Даже ради вас, святой отец. — Он по обыкновению был груб и циничен. — Больше вы ему ни чем не поможете. Нужно было помогать, пока парень был живой.
Бледное, печальное лицо священника внезапно преобразилось. Его исказила такая гримаса боли, что даже Тернбул был потрясен и на какое-то время лишился дара речи. Должно быть, один из санитаров тоже засмотрелся на священника — Роджер почувствовал, как опустилось на несколько дюймов изголовье носилок. Он не мог оторвать взгляда от бледного, искаженного нечеловеческой мукой лица — точно стоп-кадр из какого-то фильма.
— Вы видели его раньше? — спросил Тернбул священника. Молчание длилось слишком долго. Наконец, священник произнес тихо и почти бесстрастно:
— Это мой сын.
Мартин Уэст, по прозвищу Копуша, шагал по Белл-стрит в Челси. Когда на улицу свернула машина отца, у мальчишки загорелись глаза. В руках у него была его драгоценная бита для крикета, к которой он привязал пару щитов. Перекинув все свое добро через плечо, мальчишка припустил бегом.
