Спорить не имело смысла. В своем упрямстве, в своей вере в предрассудки они не принимали никаких доводов. Виктор попросил разрешения остаться в доме старика еще на одну ночь.
— Оставайтесь, — ответил тот, — до тех пор, пока не узнаете правды.
Соседи постепенно разошлись, чтобы вернуться к повседневным делам. Все было так, будто ничего не случилось. Виктор снова тронулся в путь. На этот раз к северному уступу, но вскоре понял, что не сможет с этой стороны взобраться на гребень без помощи тренированных скалолазов и снаряжения. Если Анна пошла этим путем, она, наверное, разбилась.
Тогда он опять вернулся в деревню, которая стояла на восточном склоне и была уже погружена в темноту. Он прошел в комнату и заметил, что ему приготовили еду, а матрас положили поближе к очагу.
Виктор был слишком утомлен, чтобы есть. Он бросился на матрас и тут же уснул. Следующим утром он проснулся рано и снова поднялся на Монте Вериту.
Он просидел на горе целый день, ждал, глядел на узкие окна, в то время как солнце прожигало скалу на вершине, медленно двигаясь по небу, и наконец склонилось на западе. Ничто не шевельнулось за стенами, никто не вышел оттуда.
Виктор вспоминал о том, другом человеке из деревни, который много лет назад провел здесь три месяца — каждый день и каждую ночь — и спрашивал себя, хватит ли настолько его выносливости, так ли он стоек.
На третий день в полуденный час, когда солнце жгло неимоверно, он не в силах был больше выносить жару и отошел, чтобы прилечь в лощинке, благословляя прохладу нависающей скалы.
От постоянного всматривания Виктор был совершенно разбит и уснул, полный отчаяния…
Он проснулся, как от толчка. Стрелки часов показывали пять, и в лощине было уже холодно. Виктор выбрался наверх и взглянул на скалу, позолоченную лучами заходящего солнца. Тогда он увидел ее. Она стояла под стеной на крошечном выступе в несколько футов, под которым скала обрывалась отвесно вниз.
Она ждала там, глядя на него. Он бросился к ней, крича: «Анна, Анна!»
Он рыдал, и ему казалось, что сердце его разорвется на части. Но, приблизившись, он понял, что подойти к ней не удастся. Между ними пролегала глубокая трещина футов в двенадцать — он не мог коснуться ее.
— Я остановился там и глядел на нее, — сказал Виктор. — Я молчал.
Что-то сдавило горло, и я чувствовал, как слезы текут по лицу. Я плакал. Я думал, что она разбилась, что она умерла, а она была там, живая. Я не находил слов, хотел спросить ее: «Что случилось? Где ты была?», — но понял, насколько это все бесполезно. Тут я с ослепительной ясностью осознал, что правдой было все, что говорил старик, что говорила девочка. И все это не было вымыслом или суеверием. Хотя я смотрел только на Анну, мне казалось, что все вокруг как будто ожило. За прорезями окон вверху угадывалось Бог знает сколько глаз, они смотрели на меня, следили за мной. Я чувствовал их рядом за стенами. Это было жутко, вызывало ужас, теперь я знал, что они действительно существуют.
