Многочисленность туристов и руководителей транснациональных компаний может создать превратное представление о любом отеле, даже таком замечательном, как «Раффлз», и поэтому, чтобы окончательно не испортить романтических впечатлений об этом историческом месте, я поспешил покинуть его и вернуться в аэропорт. Взглянув в последний раз на учтивых чиновников в хорошо отутюженных костюмах — папа Ли не любит, когда служащие ходят в невыглаженной одежде, — вспомнил я пояснения китайца и вступил на борт самолета, улетающего в Токио.
Итак, несмотря на все мои старания, никакой слежки за собой я не обнаружил. Возможно, меня все же посчитали случайно попавшим к Роберу человеком, а потому, также на всякий случай, отправили следом за мной легионеров… Если бы в отношении моей персоны имелись серьезные подозрения, улететь так просто из Дели мне бы не позволили…
В Японию я попал впервые. Когда-то, в детстве, эта страна, далекая, миниатюрная и непонятная, сильно волновала мое воображение. Страна восходящего солнца. Она ассоциировалась в моем сознании с такими словами, как «кимоно», «икебана», «тя-но-ю» (чайные церемонии) и… «дзюдо». Но главным словом, определяющим, по моему тогдашнему разумению, национальный характер японцев, было «бусидо» — суровый кодекс самурайской чести; аскетизм, презрение к страданиям, верность своему покровителю, готовность смыть бесчестие самоубийством «харакири». Еще было слово «камикадзе» — смертники на маленьких подводных лодках или на самолетах, начиненных взрывчаткой и имевших запас горючего только до цели. «Камикадзе» — дословно «божественный ветер», тот самый ветер, который дважды спасал Японию. Оба раза, когда правитель монголов Хубилай подготовлял неисчислимую армаду кораблей, чтобы захватить Японские острова. И оба раза поднимался камикадзе, начиналась буря, и корабли захватчиков тонули. Было это в конце XIII века. В середине XX века, в августе 1945 года, камикадзе не смог спасти Японию от двух американских самолетов, несших в своем чреве атомные бомбы…
Позднее мой интерес к Японии проявился в том, что я научился довольно бегло говорить по-японски на несложные бытовые темы. Освоил японскую разговорную речь я так: в Сорбонне всегда училось немало японских студентов, которые с удовольствием давали уроки своего языка взамен уроков французского и особенно русского языка. Изучать русский язык японцы очень любили, а я знал этот язык с детства от своей бабушки Александры. Уроки японцев я записывал на магнитофон, грамматику японского языка и французско-японский словарь (фонетическая транскрипция была моим личным изобретением) составлял я сам. Но если разговорная речь далась мне легко, то освоить иероглифы было делом трудным, и я ограничился запоминанием самых необходимых. С этим лингвистическим багажом, немного позабытым, я и прилетел в Токио.
