— Я надеюсь на это.
Тейлор вздохнул, потом кивнул очень по-мужски.
— Думаю, я смогу это пережить.
— Только об этом я и прошу. — Фрэнк встал с кровати и подошел к шкафу. Когда он открыл дверцу, гитара вывалилась на пол. Подняв, он подошел к Тейлору. — Если не считать продолжения уроков. — Он протянул инструмент Тейлору.
Тейлор прижал гитару к груди, положив пальцы на лады, как учил его Фрэнк.
— О'кей. Будешь слушать?
Фрэнк присел на столик.
— Конечно.
Тейлор начал играть. Пальцы двигались уже гораздо увереннее, извлекая мелодичные звуки.
Донна стояла, прислонясь к стене у комнаты Тейлора, и глотала слезы. Не в силах сидеть на месте, пока Фрэнк улаживает ее семейные дела, она поспешила за ним. И успела к разговору между сыном и Фрэнком.
Он побеждает всех, думала Донна. Ничего удивительного. Он уже победил ее, во всяком случае ту часть ее сердца, которая управлялась рассудком.
Чувства еще сопротивлялись. И не собирались сдаваться. Тут уже действовал инстинкт самосохранения.
Она не сможет еще раз пройти через горе, венчающее любовь. Она любила Тони всем сердцем, а он оставил ее на груде черепков. Черепков разбитого сердца и разбитой жизни, которую надо было воссоздавать одной.
И еще он ей оставил вину.
С самой его смерти ее преследовало ужасное, непреодолимое чувство вины. Вины, которая наваливалась ночными часами. Вины, которая не отпускала и сейчас. Тони покончил с жизнью, как было написано в его предсмертной записке, потому что он не мог смотреть ей в глаза.
В этом ее вина.
Тони убил себя, и за ней остался долг перед его памятью, что сковывало ее чувства. Она не была свободна, даже если бы смогла полюбить снова.
Донна вытерла слезы, выступившие, когда она зашагала прочь от комнаты. Ей было чем заняться. Например, приготовиться к путешествию. Ей некогда было возиться с прошлым. Или с будущим, которое не имело права осуществиться.
В общей сложности ее не было три дня. Все это время у Донны было такое чувство, будто душа ее пребывает где-то взаперти — беспокойная, не находящая себе места. И все из-за Фрэнка.
Прошло почти две недели с тех пор, как они встретились. Две недели. Чересчур мало времени, чтобы чувствовать то, что она чувствовала.
И все же она это чувствовала.
Как бы она ни старалась убежать от своих чувств, ноги соскальзывали — она соскальзывала к чему-то, чего очень боялась.
