В октябре 328 года войско, недавно перенесшее тяжелые потери, развлекалось и отдыхало в Алайских горах на севере Самарканда. Оно охотилось. «Главным признаком богатства в этой варварской стране является не что иное, как стада отменных зверей, которые содержатся в больших рощах и парках… Эти парки окружены стенами и имеют вышки с укрытиями для охотников… Было известно, что в одном из таких загонов на протяжении четырех поколений никто не охотился. Александр вошел в него со всём войском и приказал повсюду встревожить зверей. Когда на редкость огромный лев побежал на самого Александра, то случайно оказавшийся рядом Лисимах, ставший впоследствии царем, хотел рогатиной встретить зверя. Царь, оттолкнув его и приказав не вмешиваться, заявил, что он один, как и Лисимах, может убить льва. Ведь однажды Лисимах, охотясь в Сирии [возле Сидона], в одиночку убил зверя исключительной величины, который успел разодрать ему левое плечо до кости, и тот оказался на краю гибели. С укором напомнив об этом Лисимаху, царь доказал свою храбрость на деле лучше, чем на словах: он не только поразил льва, но и свалил его одним ударом… Хотя охота Александра кончилась удачно, македоняне, согласно обычаю своего народа, постановили, чтобы царь не охотился пешим и без сопровождения знатных и приближенных. Когда было забито четыре тысячи зверей, царь в том же лесу стал пировать со всем войском» (Квинт Курций, VIII, 1, 11–19). Македонский обычай предписывал также, чтобы знатный человек, не убивший в одиночку кабана, ел, скромно сидя на табурете, а не возлежал на ложе. И наконец вежливость требовала, чтобы младший оставлял старшему или более титулованному, особенно царю и главе клана, честь нанести смертельный удар. Вспоминается, как Гермолай, юноша из очень знатной семьи, один из пажей, был публично высечен за то, что первым сразил кабана, которого собирался заколоть царь: вот откуда истоки ненависти и столь плохо закончившегося заговора пажей в Самарканде той же осенью 328 года. От псовой охоты до охоты на себе подобных, от дикого зверя до человека всего лишь один шаг. Мы уже видели, как Филоту упрекали за то, что он использовал для охоты сети или куски ткани длиной в несколько километров.
Кроме охоты, являвшейся, в конце концов, всего лишь разновидностью марша или бега — пускай несколько ускоренного, существовало и другое развлечение: торжественные обеды, ритуальные пиры, становившиеся все роскошнее по мере того, как возрастала добыча, а царь обожествлял себя, приближаясь к своему концу. Некоторые такие пиры, особенно в Вавилоне, Персеполе и Самарканде, переходили в оргии с пьянством, сексуальной разнузданностью и насилием, какое только можно вообразить. Историки рассказывают нам о групповом стриптизе жен с согласия их мужей (
