Он обежал вокруг стола, пожал всем руки. Когда подошла моя очередь, он глянул на меня испытующе:
— Будьте осторожны, молодой человек, я в вашей профессии не разбираюсь, зато я политик, как вам известно. У меня нюх на неприятности. Французы милейшие люди, готовят отлично, умные, остроумные и все такое прочее, но тягаться с ними не дай Бог. Я уж нахлебался. Постарайтесь не заварить кашу.
— От спецподразделения помощи ждать нечего, — сказал Пабджой, когда мы поворачивали на Хорсферри-род, возвращаясь к себе на Смит-сквер, — А Киллигрю в отличной форме. Сто лет не видел его таким общительным и дружелюбным. Даже попрощался. Но сотрудничать с нами он не станет. Его людишкам тут делать нечего. Так что, Кэри, придется тебе полагаться только на себя.
— Как настроены французы? Действительно, так плохо?
— Хуже некуда. Вавр сказал по сути следующее: не лезьте не в свое дело.
— В конторе у тебя документы? — спросил Пабджой. — Ты кто?
— Пэнмур. Джордж Ричард. Европейский корреспондент телевизионного агентства "Транстел фичерс", Флит-стрит.
— Неплохо придумано, — одобрил Пабджой.
— Je prendrai un cafe et un sable, s'il vous plait!
— Noir?
— Да, черный кофе. И бисквит.
В boulangerie были заняты всего три столика. За двумя — по двое мужчин, а за третьим старик лет семидесяти в черной широкополой шляпе. У девушки, которая принесла мне кофе и бисквит, я спросил, не знает ли она месье Артуняна.
Откуда мне знать посетителей — их тут сотни ходят, — и, прежде, чем я успел продолжить дружескую беседу, она исчезла. Зато ко мне повернулся старик:
— Простите, я слышал, вы интересуетесь Артуняном. Он в последнее время здесь не бывает. После инфаркта из дому не выходит.
— А как бы это с ним связаться?
— У вас дело к нему? Насчет камней?
— Да нет, совсем другое.
Лицо соседа выразило разочарование: а он-то уже радовался сделке, которую бы заключил вместо сраженного болезнью коллеги. Что же, дело житейское.
— Дам вам его телефон, — он порылся в ветхой записной книжке, — Вот, записывайте. Арам Артунян…
Я поблагодарил и старик, отвернувшись, взялся за свой кофе. А за одним из двух занятых столиков между тем разгорался жаркий торг:
— Тридцать две тысячи — так я говорю.
— А я говорю — двадцать пять тысяч!
Первый сардонически расхохотался, вложив в свой гортанный смех хитрость и коварство всех на свете греков, левантинцев, финикийцев и прочих средиземноморских жителей, которые от века занимаются куплей-продажей драгоценных камней.
