Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов
В гавань войдут.
В таверне трави о рыбалке, о ласках чужих жен,
О великих мгновеньях в жизни, которых лишен
Ты, тут.
Местная так говорит молодежь:
«Мы верим ему, где другого найдешь?» —
А мы добры,
От немощной похоти твоей устав;
Пусть не по вкусу тебе, но блюди устав,
Нам все равно — до поры.
Не воображай, что нам невдомек —
То, что сокрыть ты тщательно смог,
Взгляд выдаст вполне:
Ничего не сказав, ничего не свершив,
Не ошибись, будь уверен, я жив —
Не танцевать же мне —
Ты ж упадешь на потеху всем им.
Поверх садовой стены мы следим —
Как там ты.
Небо темно, как позора пятно,
Что-то, как ливень, низвергнется, но
Это не будут цветы.
Поле, как крышка, вспучится, знать,
Все обнажив, что лучше б скрывать.
А потом,
Не говори, что глядеть недосуг,
Лес подойдет, становясь вокруг
Смертельным серпом.
Болт заскрипит и раздастся удар,
И за окном проплывет санитар-
Ный вэн
И появляются спешно, мой друг,
Женщина в темных очках и горбатый хирург,
И с ножницами джентельмен.
Ожидай нас каждый миг,
Так что придержи язык
И— без рук!
Сад мети, сам чистым будь,
Петли смазать не забудь. Помни о нас —
Двух.
ПАМЯТИ ЗИГМУНДА ФРЕЙДА (УМЕР В СЕНТЯБРЕ 1939 Г.)
Когда о многих нам скорбеть придется,
Когда и горе стало достояньем
Эпохи нынешней, отдав на поруганье
Сознанья нашего и боли нашей слабость,
О ком нам говорить? Ведь каждый день, как дань,
Средь нас навечно отбирает лучших,
Добро творивших, знавших всю тщету
Трудов своих и все ж вносящих лепту.
Таким был этот врач. И в восемьдесят лет
Желал о нашей жизни думать он, чей хаос
Угрозами или же просто лестью
Зачатки будущего подчинить стремится.
Но в сем отказано ему: уже не видел он
Последнюю, привычную картину --
Проблемы, ставшие у гроба, как родня
Смущенная, не приняв нашей смерти.
Те самые стояли, в коих он
Был сведущ столь -- неврозы, сновиденья
И тени, ждущие войти в блестящий круг,
Чтобы привлечь ученого вниманье,
Разочарованно рассеялись тотчас,
Когда он удалился от трудов,
Чтоб в землю лондонскую лечь -
Еврей великий, умерший в изгнаньи.
Лишь Ненависть возликовaла, полагая
Расширить практику, да подлые ее клиенты,
Кто исцелить себя надеются убийством
И пеплом покрывaют сад цветущий.
Они еще живут, но в мире измененном
Тем, кто без ложных сожалений обернулся
