Фидельма хорошо знала, какие ужасы несет это поветрие.
— Значит, твои простолюдины-саксы — звери? — фыркнула она. — Разве можно так обращаться с ближним? А главное — как может христова братия стоять и глазеть на это, будто на ярмарке?
Братия, стоявшая у окон и наблюдавшая за трагедией, уже расходилась с равнодушным видом, возвращаясь к своим делам. Если они и поняли ее негодующую речь, то виду не подали.
— Наши обычаи — не ваши обычаи, — терпеливо сказал Эадульф. — Это я знаю. Я видел в Ирландии ваши приюты для больных и немощных. Может быть, когда-нибудь мы научимся этому. Но ты находишься в стране, где люди боятся болезни и смерти. Желтую чуму считают страшным злом, которое сметает все на своем пути. А чего люди боятся, то они пытаются уничтожить. Я видел сыновей, которые выгоняли своих матерей на холод, потому что у тех появлялись признаки этой болезни.
Фидельма хотела возразить — но что толку? Эадульф был прав. Обычаи в Нортумбрии и в ее стране — разные.
— Давай найдем Сиксвульфа, — сказала она, отворачиваясь от окна.
Крики под окном стихли. Толпа вернулась к прерванному ярмарочному веселью. А куль тряпья, рухнувший наземь от первого брошенного камня, лежал неподвижно.
Едва Сиксвульф вошел в келью, как Фидельма узнала его — этот был тот самый молодой монах с соломенными волосами, что стоял рядом с Вилфридом в храме.
Сиксвульф был стройный, с гладким лицом и голубыми глазами, высоким голосом и шепелявым выговором. А еще он имел привычку хихикать и хлопать глазами всякий раз, когда ему задавали прямой вопрос. Фидельме приходилось напоминать себе, что она говорит с мужчиной, а не с кокетливой девушкой — столь двойственной казалась природа этого юноши. Его возраст тоже плохо поддавался определению — должно быть, двадцать с небольшим, хотя бритва, похоже, еще не касалась мягкого пушка на щеках.
Брат Эадульф расспрашивал молодого человека на саксонском, а Фидельма изо всех сил старалась следить за беседой, пользуясь своими покуда скудными, но пополняющимися знаниями этого языка.
— Ты посетил настоятельницу Этайн в тот день, когда она умерла, — ровным голосом проговорил Эадульф.
Сиксвульф слегка хихикнул и приложил гибкую руку к тонким губам.
Его светлые глаза смотрели на них поверх ладони почти кокетливо.
— Разве?
В его голосе был странный чувственный оттенок.
Эадульф неприязненно фыркнул.
— С какой целью ты посетил настоятельницу Этайн в ее келье?
Веки снова затрепетали, и послышался очередной нервный смешок.
