Кроме всего прочего, эта терминология даже с чисто формальной точки зрения разработана гораздо тщательнее и строже, нежели расплывчатая терминология ходячего словоупотребления, которая кажется определенной только на первый взгляд, а на самом деле отражает в себе всю неясность и двусмысленность (отнюдь не «диалектическую») ходячих представлений о мире и его познании.
Так, «конкретное» в этом словоупотреблении выступает как синоним «чувственно воспринимаемого», «наглядно-данного» вообще, без тени различения — идет ли речь при этом о реальных чувственно-воспринимаемых вещах или же только о способе «переживания» этих вещей субъектом, о «комплексе переживаний». Естественно, что «абстрактное» понимается при этом как синоним «чисто мысленного», чувственно-непредставимого «значения общих понятий», как феномен, существующий только в сознании теоретика, в царстве «трансцендентальных значений», коему в самой действительности соответствует в лучшем случае лишь сходство вещей «в том или ином отношении»…
Естественно, что когда начинают читать Маркса с таким исходным представлением об «абстрактном» и о «конкретном», то сразу же наталкиваются на неожиданные и парадоксально звучащие тезисы и прежде всего на выражение «абстрактный труд», связанное с формулировками фундаментальных положений трудовой теории стоимости, где эпитет «абстрактный» фигурирует в качестве определения объективной формы труда, созидающего «стоимость», и никак не работы ученого-теоретика, производящего «абстракции».
Чтобы верно понять и теорию стоимости, и теорию понятия, излагаемые Марксом, надо прежде всего решительно выбросить из головы ходячее понимание категорий абстрактного и конкретного (кажущееся «естественным», а на самом-то деле просто перешедшее в обиход из вполне определенных — и ныне бесповоротно устаревших — философско-логических концепций) и принять то строго определенное значение этих «терминов», в котором со времени Гегеля выражается диалектическое понимание этих категорий по существу.
«Конкретное» в словаре диалектической логики ни в коем случае не расшифровывается как «чувственно воспринимаемое», как «чувственно данное», как образ созерцания и представления в противоположности его «понятию». Здесь оно понимается как «единство в многообразии», и в этом понимании становится одной из центральных логических категорий, т. е. выражением того реально-общего, что свойственно одинаково и действительности (т. е. природе и обществу), и познанию (т. е. и сфере созерцания, и сфере мышления). Логические (универсальные) категории вообще выражают не «специфику» того или иного частного объекта исследования, а именно всеобщее, «инвариантное» в движении любого объекта, будь то действительное развитие или развитие мысли (познания).
