.
С таким — оправданным, но ограниченным — взглядом на мышление как на предмет логики, связана и историческая судьба этой науки, тот отмеченный Кантом факт, что со времен Аристотеля она в общем и целом особых изменений не претерпела. Средневековые схоластики «ничего не прибавили к ее содержанию, а лишь развили ее в частностях», а «главный вклад нового времени в логику ограничивается преимущественно, с одной стороны, опусканием многих, созданных Аристотелем и схоластиками, логических определений и прибавлением значительного количества постороннего психологического материала — с другой»[7].
Это — почти дословное повторение слов Канта из «Критики чистого разума», констатация совершенно бесспорного исторического факта. Однако из этого факта Гегель делает вывод, прямо обратный по сравнению с выводом Канта:
«…Если со времен Аристотеля логика не подверглась никаким изменениям, и в самом деле при рассмотрении новых учебников логики мы убеждаемся, что изменения сводятся часто больше всего к сокращениям, то мы отсюда должны сделать скорее тот вывод, что она тем больше нуждается в полной переработке»[8].
Прежде всего Гегель подвергает «полной переработке» самое понятие мышления. В логике нельзя понимать мышление как одну из психических способностей человеческого индивида, как деятельность, протекающую под его черепной крышкой. Такое понимание оправдано и допустимо в психологии. Будучи без корректив перенесено в логику, оно становится ложным, слишком узким. Ближайшим следствием такого понимания оказывается тот предрассудок, согласно которому под «мышлением» сразу же понимается сознательно совершаемое «рассуждение» — и только, и мышление поэтому предстаёт перед исследователем в образе «внутренней речи», которая, разумеется, может выражаться вовне и в виде устной, «внешней» речи, а также в виде графически зафиксированной речи, в виде письма. Вся старая логика, начиная с Аристотеля, так именно дело и понимала. Для нее «мышление» — это что-то вроде «немой речи», а устная речь — это мышление так сказать «вслух».
Неслучайно поэтому логические исследования и производились в ходе анализа диалогов и монологов, процесса словесного выражения субъективной мысли, и мысль рассматривалась лишь в ее словесном «бытии», лишь в форме предложений и цепочек предложений («суждений»). В силу этого старая логика никогда не могла различить четко «субъект» (логического суждения) от «подлежащего» (как члена предложения), «предикат» — от «сказуемого», «понятие» — от «термина» и т. д. и т. п.
