Рыба. История одной миграции | страница 69
С треском отлетел в сторону стул. Геннадий вскочил, глаза его метали молнии.
— Ты, женщина, сосуд зла, что ты понимаешь своими куриными мозгами!
— Своими куриными мозгами я понимаю, что ребенку рано рассуждать на такие темы, а тебя пора сдать в дурдом, что я и сделаю, если ты не перестанешь калечить сына.
Наверное, он бы бросился на меня — желваки заходили на скулах, но тут подскочил Павлик, встал между нами:
— Как ты смеешь обижать маму, прекрати!
Из глаз сына катились крупные слезы. Каждому из нас досталось по тяжелому, пристальному взгляду. Геннадий захлопнул Библию и молча ушел в свою комнату. Павлик бросился в мои объятья.
— Мам, он не злой, просто он пытался мне объяснить про конец света.
А ты в него веришь?
— Насколько я понимаю, конец света будет нескоро. Бояться и высчитывать его приход глупо. Нужно жить, учиться в школе и радоваться жизни. Папа, кажется, забыл, как это делается.
Я уложила сына в кровать и долго гладила его по голове. Он все порывался мне рассказать об этих проклятых печатях и о том, что будет, когда они спадут. У меня голова шла кругом. Когда он заснул, я потихоньку выкрала Библию у Павлика из-под кровати (отец подарил на тринадцатилетие), пыталась читать, но ничего не поняла. Я чувствовала, что сын был серьезно напуган и толком объяснить свои страхи не мог.
— Давай сходим в церковь, поговоришь со священником.
— Нельзя, мам, папа не хочет, я не могу его расстраивать.
Что-то надо было делать. Мне казалось, что младший заражен бациллой сумасшествия, и я уже собралась отвести его к психиатру, но, словно почуяв опасность, Павлик на время охладел к Священному Писанию и начал читать книжки, которые обсуждать с ним было для меня одно удовольствие.
Он повзрослел, и я надеялась, что отцовская заумь стала ему не нужна. Но они общались, Геннадий не оставил своей идеи сделать из сына единомышленника. Библия снова на какое-то время поселилась под кроватью и так же незаметно исчезла. Вот все и шло волнами, пока не наступил конец света. Я долго старалась не замечать его приближения, но пришлось — жизнь заставила.
Перемены у нас в Таджикистане начались сразу после вывода войск из Афгана. Закончившись официально, война продвинулась на тысячу километров в глубь СССР и охватила Таджикистан.
— Первый принцип: не входи. Второй: вошел — не уходи, — рассуждал дядя Степа.
Он успел повоевать, был легко ранен, вернулся в строй, затем был ранен второй раз и списан вчистую. К отставке ему дали орден Дружбы народов и полковничьи звездочки. И то, и другое он торжественно утопил в туалете. Война изменила его — все, что прежде любил, он столь же яро возненавидел.