— Как звать тебя, красавица? — спросил казак.
— Двойра.
— А меня Ерема, — улыбнулся он, сверкнув белыми зубами.
Двойру била дрожь.
— Что ты дрожишь? Холодно тебе?
Девушка кивнула.
— Иди сюда, поближе к огню. Но тут Двойра вспомнила о старой няне, огляделась.
— Кого ищешь, старуху? — спросил казак. Он приподнял Марусю, после удара неподвижно лежавшую на земле, и подтащил к костру. Двойра обняла ее, прижала к груди ее голову.
— Подожди, сейчас мы ее исцелим, — сказал Ерема. — На-ка, старая, глотни.
Казак поднес к губам Маруси рог с водкой:
— Пей, пей, у меня этого добра хватит.
Сделав глоток, Маруся открыла глаза. Увидев рядом Двойру, рванулась к ней, обняла:
— Жива, моя птичка, слава Богу.
И, бросившись перед казаком на колени, принялась целовать его руки:
— Спасибо тебе, соколик, спас ты нас, у черта из лап вырвал. Бог тебя не забудет, спас ненаглядную мою. Ты ангел, Богом посланный!
— Кто она тебе, неужели дочь твоя?
— Больше чем дочь. Она всё для меня, жизнь моя, душа моя. — Маруся снова обняла Двойру.
— Она ведь еврейка, а ты-то христианка.
— Так уж вышло. Родная она мне, хоть и не нашей веры, как птенец из чужого гнезда. С детства ее растила и ее мужа тоже.
— Она замужем?
— Замужем, соколик. Только жить начали, гнездо строить, детишек ждать, как беда пришла.
— Где же ее семья?
— Один Бог знает, может, спаслись, а может, казакам в руки угодили. Кто знает, живы ли они.
— Как же они живы останутся среди казаков? — решил парень и, взяв Двойру за руку, спросил:
— А моей хочешь быть, красавица? Двойра не ответила.
— Как же твоей, соколик? У нее муж есть, — сказала Маруся.
— Замолчи, старуха, никого у нее нет. Казаки всех евреев вырезали. Больше нет у нее мужа. Станешь моей, красавица, — будешь жить, а нет — умрешь. Выбирай сама.
Двойра молчала.
— Что ж ты не отвечаешь? Не молчи, а то хуже будет. Ты по праву принадлежала Ефрему Сквозу, он тебя в кости выиграл. Но он нечестно играл, вот я его и убил, спас тебя. Для себя спас, приглянулась ты мне, полюбил я тебя, как только увидел. Говори, еврейка, будешь моей, как обещала?
Двойра продолжала молчать.
— Ты же добрый, ты ангел, тебя мать родила, а не собака, как тех. Есть у тебя Бог в сердце, ты так не сделаешь, не возьмешь грех на душу. Замужем она, — твердила Маруся.
— Молчи, старая ведьма, а то побью, как Ефрем. Говорят тебе, нет у нее мужа, ни один еврей в живых не остался, всех вырезали.
— А если он спасся? — спросила Маруся.
