— Отпусти его, сынок, не надо. За мертвого еврея Мурад-хан ничего не заплатит, — сказал старик. — Лучше дай ему глотнуть горилки, он и приободрится. Глядишь, заскачет как жеребенок. Пусть оживет немного.
Один из казаков поднес к губам полумертвого Шлойме медную флягу и начал лить ему в рот.
— Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь один, — услышал Шлойме над ухом.
Еще не совсем очнувшись, в полузабытьи, Шлойме повернул голову и увидел рядом старика. Тот тихо произнес:
— Что спишь, друг? Поднимайся, благодари Бога.
Голос показался знакомым, очень знакомым, но Шлойме не мог вспомнить, где его слышал.
Огромный двор был окружен частоколом. Из-за частокола доносился напев, тихое бормотание, слова еврейской молитвы. У ворот сидел на ковре Мурад-хан, молчаливый, болезненный на вид, с длинными обвисшими усами и потухшим взглядом. Рядом пылал бочонок смолы. Перед ханом стояли столбики серебряных и медных монет, лежали турецкие платки, посуда, разные вещи для обмена. По бокам стояли два татарина с покрытыми головами и выкрикивали по-казацки:
— Ведите ваших пленных к Мурад-хану, братишки! Мурад-хан, великий торговец, покупает невольников, платит турецкой монетой.
Низкорослый татарин подошел к казакам, осмотрел Шлойме, ощупал его и показал на две кучки монет.
— И бочонок пива, — начал торговаться казак.
Татарин помотал головой.
— А нет, так убью его, как Бог свят. Или добавишь бочонок пива, или убью.
Татарин подошел к Мурад-хану, который сидел, скрестив ноги, мрачный, безмолвный, как человек, съедаемый каким-то недугом. Равнодушное лицо, мутные, ничего не выражающие раскосые глаза. Мурад-хан тоже помотал головой.
— Ну так убьем его, а вам не продадим.
— Погодите, казачки, погодите! — сказал старый лирник и зашептал татарину на ухо, указывая на Шлойме. — Это важный еврей, большой раввин, я его знаю. В Смирне евреи хорошие деньги дадут, чтобы его выкупить.
Татарин снова подошел к Мурад-хану и передал ему слова старика. Хан кивнул. Татарин принес казакам кувшин пива, Шлойме отвели во двор к другим пленным. Из-за частокола доносилось: «Господь — свет мой, спасение мое. Кого мне бояться?»
— Пойдемте, братишки, выпьем. А ты, старик, сыграй нам, чтоб и весело было, и грустно.
Казаки уселись в кружок, лирник ударил по струнам и запел:
В нашу землю нас,
В нашу землю нас…
Сынку, сынку, не грусти,
Свое сердце не томи,
Будет хатка выкуплена,
Будет хатка выстроена,
Скоро избавление наше придет!
Авраам, Авраам,
