— Нет, мы едем в Сочи! — стукнул кулаком по земле Радик.
— На какие шиши?
— У тебя же есть деньги.
— Это мои деньги, — жестко отрезал я. — И это я буду решать, как мне их тратить.
— Я беру у тебя их в долг! Под двойной процент!
— А я не даю тебе их в долг. Ясно?
В глазах мальчика промелькнула растерянность.
— Ты же обещал мне помочь. Мы же договорились.
— Договорились, — согласился я. — Но на каких условиях? Поездка полностью за твой счет. У тебя есть деньги? Нет. Значит, договор аннулируется.
— Ну, дядь Жень…
— Всё! — прокричал я. — Я не желаю больше ничего слушать. Значит так. Игры в шпионов закончены. Сейчас мы идем в милицию, и ты рассказываешь там все, что тебе известно об убийстве твоего отца и твоей бабки. Затем я отвожу тебя обратно в Москву, и сдаю в органы опеки.
— Я не хочу обратно в детский дом!
— А мне плевать, что ты хочешь, а что нет!
— Если тебе на меня плевать, то мне тоже на тебя плевать! Выкручивайся сам, как хочешь! Я в твою защиту ничего не скажу.
— Ну и не говори! В милиции, небось, не дураки сидят. Смогут разобраться, кто виновен, а кто нет. Поднимайся и пошли!
— Не пойду!
— Мне что, применить силу?
— Ты не имеешь права ко мне прикасаться!
— Тогда оставайся здесь, и делай, что хочешь!
Я в сердцах вскочил на ноги, схватил свою сумку, и стремительно пошел прочь. Я ожидал, что Радик бросится мне вслед. Не может же он не понимать, что остается совсем один, без каких-либо средств к существованию. Но за моей спиной была тишина.
Дойдя до конца гаражного ряда, я не выдержал и украдкой оглянулся, сделав вид, что поправляю брючину. Радик по-прежнему сидел на месте, и, обиженно нахохлившись, рисовал щепочкой на земле какие-то узоры.
Это разозлило меня еще больше. Он что, думает, что я с ним шутки шучу? И я ускорил шаг.
Завернув за угол, я прошел немного вперед и остановился. Мой спутник продолжал демонстрировать упорство. Потоптавшись на месте, я подошел к росшему неподалеку старому дубу и расположился подле него.
Бросать на произвол судьбы беззащитное существо — бесчеловечно. Даже если это будет просто котенок. А уж о ребенке и говорить нечего. Да, я питал к Радику в тот момент лютую злобу. Я видел в нем главного виновника всех своих бед. Да, он был мне совершенно чужой, и у меня не было абсолютно никаких причин, чтобы брать на себя заботу о нем. Но это был ребенок. Это был маленький, несмышленый мальчик, которому исполнилось всего лишь тринадцать лет! Если я сейчас уйду, а с ним что-нибудь случится, смогу ли я впоследствии себе это простить?
