Казалось, картину писали в лесу: тени на лице женщины были зеленоватого оттенка.
— О, благодарю вас, — сказал он. — Это моя работа.
Тесс решила не делать вид, будто не знает, что Бен Рэмси вдовец.
— Это портрет вашей жены? — спросила она.
Он отвернулся от картины и резко бросил:
— Да.
— Прошу прощения, я не хотела… — покраснев, пробормотала Тесс.
— Все в порядке, — произнес Бен. — Иногда я забываю, что эта картина все еще тут.
— Я понимаю. Думаешь, что ты давно смирился с потерей, а потом раз — и что-то напоминает о ней в самое неподходящее время…
— Это не мой случай, — сказал он.
Лжец, подумала Тесс. А вслух сказала:
— Очень красивый портрет. У вас есть талант.
Тот пожал плечами:
— На хлеб с маслом этим не заработаешь. Лучше расскажите, что вы хотели тут найти. — Бен кивком указал на протокол.
Тесс все еще сомневалась. В глубине души она очень хотела узнать, как он отнесется к ее версии. И Тесс решила поделиться с ним своими идеями, надеясь, что не совершает непоправимой ошибки…
— Я думаю, что у Лазаруса мог быть сообщник.
— Интересная мысль, — сказал Бен. — И если вы правы, в протоколе может содержаться нечто, указывающее на него.
— Едва ли вы хотели услышать именно это… После великого откровения ДНК-теста! — усмехнулась она. — Вы ведь считаете, что Лазарус вообще не имеет никакого отношения к убийству.
— Вы не правы. Я не собираюсь доказывать, что Лазарус Эббот был невинен как младенец. Судя по всему, у него вообще было не так уж много хороших черт. И он вполне мог действовать заодно с сообщником.
— Но…
Бен глубоко вздохнул:
— Но даже если у него и был сообщник, это не отменяет того факта, что Лазаруса Эббота казнили за преступление, которого он не совершал, — тихо сказал он.
— Я это понимаю. Верите или нет — но понимаю.
— Простите меня, Тесс. Я знаю, что для вас это все очень личное. Едва ли я могу претендовать на то, что понимаю ваши чувства…
— К вашему сведению, мой отец считал смертную казнь варварством. Пока кто-то не изнасиловал и не убил его дочь. Тогда смертная казнь перестала быть для него всего лишь философским вопросом.
— Он изменил свое мнение? — спросил Бен.
— Это было далеко не так просто. Помню, он закрывался в своем кабинете и рыдал… — Тесс встала, дрожа, судорожно прижимая к себе протокол. — Мне надо идти.
Он с грустью посмотрел на нее:
— Простите меня, Тесс. Я участвовал в стольких юридических спорах о допустимости смертной казни… Я не хотел оскорбить вас. Честно.
Тесс холодно посмотрела на него.
