Кто-то на ее борту наклонился вперед. Яркий луч мощного фонаря внезапно залил светом всю лодку. В первый раз за всю эту ночь два человека в ней увидели друг друга в лицо. Тот, который с трудом смог встать со скамьи, сказал приглушенным голосом:
— Боже мой, маленький Жан, разве это возможно?
И Жан-Франсуа узнал своего старшего брата.
— Шеф, — заикнулся он. — Послушай, как.
Свет погас. Ночь стала темнее, чем раньше, совсем непроницаемой. Жан-Франсуа шагнул вслепую. Когда он дотронулся до брата, того уже подымали вверх невидимые руки. Подлодка отошла в сторону и погрузилась.
Инстинктивно Жан-Франсуа направил свою лодку по кильватерному следу, оставленному подлодкой, увозившей его брата. Внезапно его оставили силы, и он поднял весла. Ялик медленно дрейфовал. Жан-Франсуа не имел понятия, сколько времени ему понадобилось, чтобы понять и поверить в то, что случилось.
Этот отъявленный Святой Лука, — пробормотал он, наконец, — ну и семейка…
Потом он рассмеялся и, тихо напевая, погреб по темному морю в сторону берега.
Ужин был при свечах. Это были высокие тонкие свечи цвета чайной розы. Старая леди никогда не пользовалась другим освещением, принимая гостей. Для ее друзей она все еще выглядела похожей на свои портреты, развешанные по стенам и написанные во времена короля Эдуарда VII. Дом выходил на площадь Белгрэйв-Сквэйр. Бомбардировки разрушили немало домов в окрестностях, но старая леди постоянно отказывалась покинуть свое жилище. Ее слуги были освобождены по возрасту от военной службы, и она могла поддерживать свое хозяйство и обеспечивать его нормальным питанием, потому не отказывалась от старых привычек. Одной из них, выработанной еще во времена Антанты, было устраивать встречи с известными французами Лондона. Не предупреждая ее, они, в свою очередь, могли в последний момент приводить новых гостей. Мой сосед за столом был одним из таких людей.
Он только что прибыл из Франции. Он не знал никого за этим столом, за исключением друга, который, представив его, уселся на другом конце стола. Беседа была оживленная и блистательная, но касалась людей и фактов, с которыми он был совершенно не знаком. Он слышал слова, но не язык. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, как путешественник, попавший на неизведанный берег, законы и привычки которого ему совершено не знакомы.
Это меня не удивляло. Я был сам точно в такой же ситуации. Наше схожее состояние и одиночество естественным образом привлекли меня к нему. За исключением гривы седеющих волос и высокого массивного лба, в его чертах читались простота и благородство, делавшие его лицо очень привлекательным. У него были светлые немного усталые глаза, по очереди останавливавшиеся на цветах, украшениях на стене, пожилых слугах, канделябрах, с вниманием, одновременно изучающим и восхищающимся. В нем можно было почувствовать постоянное присутствие медитации, но также и склонность к причудам, и глубокую искренность. Его характер и его занятия, несомненно, ограждали его от трудностей и хлопот повседневной жизни. Профессор… Ученый из лаборатории… Может быть, ботаник…
