Братья обнялись. Между ними была значительная разница в возрасте, но для Жана-Франсуа это не имело значения. Напротив, он считал себя намного сильнее, практичнее и находчивее брата.
— Все книги все еще здесь, и клавесин, и гобой, — сказал Жан-Франсуа. — Значит, жизнь все еще прекрасна.
— Все еще, все еще, — нежно ответил Люк.
Потом он спросил:
— Но как ты приехал сюда, маленький Жан? Я надеюсь, у тебя есть «аусвайс»?[7]
— Ох, ох! Святой Лука больше не витает в облаках. Он даже сам знает, что нужно иметь «аусвайс»! — воскликнул Жан-Франсуа.
Он рассмеялся, а за ним и сам Люк. Жан-Франсуа смеялся очень громко, а Люк почти беззвучно. Но во всем прочем это был один и тот же смех.
— Да, у меня есть «аусвайс», Сен-Люк, — сказал Жан-Франсуа. — И даже… и даже…
Жан-Франсуа остановился на минутку, потому что едва не сказал, что его пропуск — фальшивый, прекрасная подделка. Потому он заключил:
— И я даже умираю от голода.
— Давай пообедаем прямо сейчас, — сказал Люк.
Он позвал старую экономку и спросил ее:
— Что у нас есть хорошего сегодня?
— Ну, желтая репа, как и вчера, месье Люк, — сказала служанка.
— Ах, ах! И что еще?
— Немножко сыра, продававшегося без карточек,[8] — добавила экономка.
— Ах, ах! — сказал Люк.
Он посмотрел на Жана-Франсуа с виноватым выражением лица.
— Еще есть немного масла, которое мадам прислала из деревни на прошлой неделе, — продолжала экономка. — Но у нас уже нет хлеба, на который его можно было бы намазать.
— У меня куча хлебных карточек, — воскликнул Жан-Франсуа, — и я даже.
— Он снова поймал себя на слове. Эти карточки были украдены для организации одним чиновником в ратуше, и Жан-Франсуа едва не проболтался об этом.
— И я даже могу их вам оставить, — добавил Жан-Франсуа.
Экономка схватила карточки с какой-то жестокой жадностью и побежала в булочную.
— Ты сам ничего не можешь ни достать, ни приготовить, — сказал Жан-Франсуа брату, повысив голос. — А ты ведь всегда любил изысканную еду.
— Я и сейчас люблю, — вздохнул Люк, — но что теперь поделаешь…
— А как насчет черного рынка? — спросил Жан-Франсуа.
— Старушка Марион боится жандармов, — сказал Люк, — а я…
— И ты тоже боишься, Сен-Люк, — уже более дружелюбно сказал Жан-Франсуа, хоть и немножко пренебрежительно.
Они поели на кухне, потому что только там был огонь. Люк все еще сидел в пальто и в шапке.
— Я экономлю на обогреве, — сказал он.
— Ну, я сегодня утром два раза подряд так согрелся, что думал, что умру, — воскликнул Жан-Франсуа.
