— А как насчет обмороков?
— Ты о чем?
— Ты знаешь, о чем я спрашиваю, Нелл. Как ты справляешься? Что будет, если ты потеряешь сознание во время расследования?
— Я стараюсь найти что-нибудь, на что можно мягко упасть.
Он с демонстративным стуком поставил чашку на столешницу.
— Очень смешно.
Она слегка улыбалась, но зеленые глаза глядели внимательно.
— Это правда. Мои обмороки никогда не случаются без предупреждения. Когда по-особому начинает болеть голова, я стараюсь забраться куда-нибудь, где буду одна и никого не потревожу. Если я работаю с напарником, я принимаю меры, чтобы он или она были заранее извещены, что я час или около того буду не в силах двигаться. Это все, что можно сделать.
— И твои соратники это понимают?
— У моих соратников, как правило, свои заморочки. Способности нашего типа обычно сопровождаются… побочными эффектами. Иногда весьма обременительными. Мы все научились приспосабливаться, учитывать свои недостатки — Нелл говорила спокойно, без эмоций.
— В самом деле?
— Да. — Она едва успела вымолвить это слово, как все вокруг нее внезапно изменилось. Все та же кухня, все еще ночь, но Макс уже не стоял у стола, глядя на нее задумчивыми глазами.
Вместо него она увидела отца, вошедшего в заднюю дверь. Волосы у него были влажными, лицо мрачное. Ей захотелось отступить назад, убежать.
Спрятаться.
Но все, что она могла, это стоять, молча смотреть и слушать, как умерший человек пробормотал что-то себе под нос и вышел из кухни.
— Она должна была мне сказать, она должна была сказать…
Он исчез в коридоре, ведущем в глубину дома. Нелл смотрела ему вслед. Как всегда, она прекрасно сознавала, что это видение, и ощущала обычное, связанное с ним изменение во времени.
То, что она видела, всегда что-то означало. Что же на этот раз?
Она повернула голову к стене, на которой всегда висел календарь. И сейчас он был там, показывал май прошлого года.
Месяц, в который умер Адам Галлахер.
— Нелл!
Она вздрогнула и вернулась в настоящее, ощущение изменения времени ушло, лопнуло, как мыльный пузырь. Она подняла голову и взглянула на Макса. Она еще не совсем пришла в сознание. Макс держал ее за плечи; что-то в его лице заставило ее сказать:
— Его тоже убили. Моего отца убили.
В Чикаго шел дождь.
Специальный агент Тони Харт стоял у окна, смотрел в ненастную ночь и пил кофе. Он ненавидел дождливые ночи, особенно в середине важного дела, когда все и так шло наперекосяк. Он не один испытывал такие чувства. Напряжение в комнате за его спиной было таким плотным, хоть ножом режь.
