Стало быть, Клэр знает.
Куп любил других женщин? У тебя кто-нибудь был? — спросила Анна. Он смутился, но потом ответил: «Была одна в Туларе». Расскажи о ней. «Нет». Пожалуйста! «Нет». Как я по сравнению с ней? «Я только раз с ней переспал». Ага, значит, переспал. Анна чмокнула Купа в щеку, оделась и ушла, оставив его в недоумении. По дороге чуть не расплакалась, но сдержалась. Она попыталась представить себя в постели с кем-то другим. Никто никогда не поймет ее лучше Купа. И его никто не поймет лучше нее. Это придало сил для возвращения в ее другую жизнь. Ей было шестнадцать. Всего ничего.
Анна съездила в Петалуму; в «Скобяной лавке Рекса» она купила банку краски, необычайно голубой, под стать синеве флажка, и притащила ее на холм. Куп вынес стол на помост. Анна вскрыла банку и размешала краску. В тот день погода была странная: жара и бешеные порывы ветра, грозившие оторвать гирлянду. Анна помнит каждую мелочь. Она завела патефон. Оба оттягивали миг любви. Анна песком продраила стол и начала его красить, вслух спрягая французские глаголы. Ее бесила бесцветность хижины, и синева была даром Купу. Вдруг ветер стих и пала тишь. В темно-зеленом небе клубились облака, похожие на взбитое масло.
Обнявшись, они лежали на помосте, когда тот содрогнулся от удара грома, будто сквозь воронку ринувшегося на их наготу. Они не дерзнули разомкнуть объятье. Анне казалось, их сущности поменялись телами. Ее сердце стало сердцем Купа. Она оглохла, в ушах еще гремел гром. Ее била дрожь. Потом из ниоткуда возникла чья-то рука, которая ухватила Купа за волосы и сдернула с Анны, позволив ей на миг увидеть небо, тотчас перекрытое головой отца.
Отец прискакал на холм, чтобы уведомить парня о надвигавшейся буре; он спешился с четвертной лошадки,[8] от раскатов грома прядавшей ушами, и мимо хижины прошел на помост. В первую секунду он даже не опешил, но испугался. Дочь, голенькую, как младенец, он отшвырнул на мокрый склон. Куп замер. Отец обрушил на его голову трехногий табурет. Куп влетел в хижину, разнеся окно во всю стену. Потом медленно встал, глядя на человека, который его воспитал. Отец шагнул к нему. Куп не шевельнулся. Удар в грудь снова его опрокинул. Анна завизжала. Почему Куп так покорен? Зачем отцовы кулаки уродуют его прекрасное лицо, словно оно всему причиной, словно этим можно что-то исправить? Отец навис над распростертым Купом и вновь саданул его табуретом.
Анна поняла, что он не остановится, пока не убьет. Стряхнув оцепенение, она вскочила на помост и попыталась оттащить отца от неподвижного тела. Но тот намертво вцепился в бесчувственную жертву. После очередного хрусткого удара в грудь губы Купа окрасились кровью. Анна повисла на отце, но силы их были неравны. Тогда она схватила большой осколок стекла и что есть мочи воткнула его в обтянутое ковбойкой плечо. Отец взревел, точно бык, и ослабевшей рукой смазал ее по лицу. Из плеча его торчала треугольная стекляшка. Анна метнулась к Купу, своей наготой прикрывая любимого. Отец ее отшвырнул. Она снова втиснулась между ним и неподвижным телом. Здоровая отцовская рука медленно приблизилась и сдавила ее горло. Свет померк, Анна обмякла, осев на колени. Сдерживая судорожные всхлипы, она пыталась расслышать дыхание Купа и уловила легкое дуновение. Но Куп не шевелился. Она потеребила его. Ничего. Окровавленный глаз заплыл. Анна обхватила себя руками, будто сберегая в груди сердце Купа.
