Костяк засопел:
– Уйду. Сама ты…. Эх, разве поймешь вас, кровь благородную. Ты же сама…. А-а, ну тупой я, тупой…
Лохматый взлетел на забор и вмиг исчез.
Даша еще немного посидела на порожке, поплакала и пошла спать. Эле дышала ровно. Выздоровеет. От одеяла пахло сушеными грушами. Решетку с новой, порезанной для сушки, порцией Даша пристроила под крышей над самой койкой. Заворачиваясь в одеяло, девушка в последний раз всхлипнула, и прислушалась к себе – ничего особенно не болело. Предрассудки. Вот и стала женщиной. На пороге, как шалава последняя. Можно сказать, – под забором, – что там, до него два шага. Обидно, но завтра с утра за водой всё равно нужно идти. Встать пораньше…
* * *
Лохматый не приходил. Дня через четыре Эле поинтересовалась:
– А что ворюга не заглядывает? За городом шныряет где-то?
– Наверное, – неохотно сказала Даша. – У них сейчас дел много.
– Угу, – согласилась хозяйка. – Что случилось-то?
– Я откуда знаю? Я же здесь вожусь. Вчера только в бани вышла ненадолго. Там мне про лохматого никто не докладывает.
Эле согласно кивнула и задумчиво сидела на кровати, пока Даша не прошла мимо. Рывок за подол кинул легкую девушку на кровать. Эле обняла ее за шею здоровой рукой, слегка стиснула.
– Я, Даша-Аша, конечно, сейчас хилая, и с камнем на руке. Меня, конечно, можно и не слушаться. Я, может, и не оправлюсь никогда. Но пока я языком ворочаю, будь любезна со мной как с нормальной разговаривать. Понятно?
– Понятно. Я же ничего… – пискнула Даша, сдавленная за шею.
– Говорю – не ври, – пояснила хозяйка.
– Я и не думала, – обиженно сказала Даша. – Я тебе больше курицу варить не буду, а то в ней калорий так много, что ты мне шею открутишь.
– Нет, слаба я еще, – с сожалением сказала Эле.
– Как сказать, – пробормотала девушка и осторожно попыталась высвободиться. Эле ее отпустила, но придержала за руку, заставляя сидеть рядом.
– Говори, давай. Я тебя вдвое старше. В матери гожусь. Мне всё говорить можно. Если и наору, переживешь.
– Я вас, хозяйка, вроде мамой и считаю, – скованно сказала Даша.
Эле погладила хвостик волос девушки:
– Мамка-то твоя настоящая жива?
– Жива. Наверное. Только не вернуться мне никогда, – Даша опустила голову.
– Что у тебя привычка слезу пускать? Как жизнь сложится – одни боги знают. Может еще, и увидишь мамку. Меня больше хозяйкой не называй, нехорошо. Вот через год-два, будешь меня бабкой кликать. Или мамкой. Когда мне четвертый десяток пойдет. За это спасибо, – Эле постучала по гипсу на руке. – Сама бы я не решилась, да потом всю жизнь бы переживала.
